Философское осмысление современного этапа мировой истории определение. Философское осмысление мировой истории. Материалистические варианты историко-философского процесса

АРХИТЕКТУРЫ

В.Г. Попов

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ

Макеевка - 2004

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

ДОНБАССКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ АКАДЕМИЯ СТРОИТЕЛЬСТВА И

АРХИТЕКТУРЫ

КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

В.Г. Попов

ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ

Макеевка - 2004

УДК: 316. 43

Попов В.Г.

Философияистории. Учебно-методическое пособие. - Макеевка: ДонГАСА, 2004. - 33 с.

Освещены узловые проблемы философии истории, составляющие мировоззренческую основу дисциплин гуманитарного и социально-экономического цикла: истории Украины, экономической теории, политологии, культурологии, социологии, религиоведения и права.

Для студентов, аспирантов и магистрантов технических вузов.

Рецензент: доктор философских наук, профессор кафедры философии Донецкого национального технического университета Р.А. ДОДОНОВ.

Утверждено на заседании кафедры философии и экономической теории Донбасской государственной академии строительства и архитектуры 26 апреля 2004 года. Протокол № 10.

© В.Г.Попов, 2004

Введение.…..………………………………………………………… 4

§ 1. Философское понимание истории ………………………………. 4

§ 2. Проблема единства исторического процесса …………………… 9

§ 3. Проблема многообразия всемирной истории ……………………15

§ 5. Критерии исторического прогресса ……. ……………………… 27

Вместо заключения …………………………………………………… 30

Литература ….………………………………………………………….33

Введение

Термин «философия истории » введен в литературный оборот в ХVIII веке Вольтером. Однако основные идеи философии истории возникли значительно раньше. Философия истории исследовала и исследует чему и как учит человечество его история. Она даёт истолкованиенаправленности исторического процесса в целом и в связях настоящего, прошлого и будущего.

Адекватное понимание истории важно для каждого из нас. В отличие от животного человек живёт в потоке разнонаправленных и быстро меняющихся событий. И потому ему свойственно задумываться над связью времён - связью между «сегодня», «вчера» и «завтра». С будущим каждый из нас связывает свои надежды, с прошлым - воспоминания и сожаления, с настоящим - планы и намерения. Поэтому, как правило, людей волнуют вопросы логики и смысла исторических процессов.

Философия истории анализирует особенности и методы воспроизведения исторического процесса, структуру, смысл и движущие силы истории. История рассказывает человечеству о его генеалогии, о ярких событиях, запечатлённых памятью людей. Она накапливает опыт, добытый предшествующими поколениями. Поэтому иногда историю называют отчётом человечества о своих деяниях. В этом плане история общества сродни биографии отдельного человека. Однако биография не является автобиографией, её могут написать о человеке другие. У истории общества внешнего наблюдателя нет. От имени человечества она пишется специалистами многих профилей. В том числе историками-любителями и историками-профессионалами, историками-эмпириками и историками-теоретиками, собирателями исторических фактов и искателями смысла всемирной истории. Для решения сложных вопросов кооперации их усилий в процессе познания, объяснения и оценки прошлого требуется помощь философского знания, одним из разделов которого является философия и методология истории.

Философское понимание истории

И всё же необходимо ли нам, людям историческое видение социального мира? Вопрос не простой. Человек - существо историческое, созданное в ходе истории. Общество тоже пережило сложную историю. Но она всегда была историей людей и человеческих деяний. Поэтому история всегда интересовала людей, размышлявших, кто мы, откуда мы, для чего мы? Эрудиты останавливались на констатации фактов или хронологии событий, мудрецы шли дальше, пытаясь уяснить общие закономерности исторического процесса. Неоднозначность подходов к истории объясняется сложностью и многоаспектностью реальной истории и трудностями исторического познания.

Во-первых, история есть совокупность деяний людей, движение общества во времени, цепь взаимосвязанных и взаимообусловленных событий. Это - реальная, событийная история. Во-вторых, историей называют описание исторических событий. В-третьих, историей называют осмысление хода реальной истории, то или иное понимание логики событийной истории. Как осмысленный рассказ о событиях и деяниях людей историю понимали эллины, в языке которых возникло само слово «история». Но какая история интересует человечество? - История-правда или история-ложь, история-самоотчёт или история-донос (вспомним монаха-летописца из «Бориса Годунова» А.С. Пушкина), история-развлечение или история как жизненная необходимость? В трактате «Как следует писать историю» Лукиан из Самосаты писал: «Единственное дело историка - рассказывать всё так, как оно было». Эту формулу много раз повторяли и другие историки. Писать историю такой , какой она есть на самом деле (wie es eigentlich gewesen war) требовал немецкий историк Х1Х века Леопольд фон Ранке. Непредвзято фиксированная история интересовала людей как коллективная память о собственном прошлом. В этом качестве история интересует любого человека и сегодня. Однако на этом пути возникают познавательные трудности и ловушки. Прежде всего - проблема выбора адекватных инструментов и методов исторического исследования.

От эмпирического анализа исторических фактов, как правило, скрыта проблема эффективности его предпосылок и средств обобщения и истолкования фактов. - Исследователь-эмпирик использует методологические инструменты познания истории без их непосредственной подготовки, проверки и обоснования. Односторонний эмпиризм специалистов, тяготеющих к фактологии, порождает иллюзию непосредственной данности и непогрешимости спорных выводов. Более того, отказ от теоретического анализа подводит практику исторического исследования к ситуации «нуль-гипотезы», делает её жертвой беспредпосылочно-интервальной – «дикой» методологии, применяемой от случая к случаю. Подобное игнорирование мировоззренческой установки в ходе интерпретации фактического материала наказывает прежде всего самого исследователя, а через него и общество, которое поручило ему решение познавательной задачи. Разрушение исторической логики ведёт к теоретическому и практическому нигилизму, лишает общество надёжных ориентиров и объединяющих идей. Реальные погрешности исторических иллюзий обнаруживаются в научной кооперации ученых разных специальностей и разных поколений. Под давлением новых данных, часто окольными путями исследователи истории подходят к осмыслению философии исследования, то есть к проверке исходных методологических оснований. Поэтому для решения сложных вопросов познания и оценки прошлого требуется помощь философского знания, одним из разделов которого является философия истории, центральным методом которой выступает исторический метод .

Одна из главных задач философии истории заключается в прояснении структуры исторического процесса. Структура истории раскрывается в системе стадий, ступеней и этапов развития общества. Есть многоуровневые, сферные, «шкатулочные» (или «матрёшечные») интерпретации структуры истории. Известны линеарные (ленточные, линейные) и плюралистические (параллельно-множественные) схемы исторического процесса. В различных периодизациях выделяют две, три, пять и более стадий исторического процесса. Социалист-утопист Х1Х века Ш. Фурье и футуролог второй половины ХХ века Г. Кан насчитывали в истории более 30-ти эпох и стадий истории прошлого, настоящего и будущего. Такой разнобой в периодизационной структуре истории определён выбором разных оснований периодизации, критериев выделения исторических стадий.

Поисксмысла исторического процесса составляет другую задачу философско-исторического знания. Встречаются, конечно, заявления, что «история смысла не имеет», поскольку единой истории у человечества нет. А там где история, как говорится, хватает человека «за душу», - например, в политической сфере, - там мы обнаруживаем историю «международных преступлений и массовых убийств». Так пишет в работе «Открытое общество и его враги» К. Поппер. Более глубокой, однако, является мысль, согласно которой «философия истории есть суд над историей: мало сказать, что ход её был такой-то, что составляющие его процессы управляются такими-то и такими-то законами, нужно найти ещё смысл всех перемен, сделать им оценку, разобрать результаты истории и их также оценить». Так писал русский историк Н. И. Кареев. И хотя позднее он отказался от данного подхода, это сути проблемы не меняет. Характер событий, через которые проходят современники «судей истории», накладывает оптимистический, пессимистический или индифферентный отпечаток на прояснение смысла истории, на общую оценку полузабытого прошлого, проблемного настоящего и ожидаемого будущего. Мы не хотим быть манкуртами - людьми без исторической памяти, даже если сохранить достаточно полное представление об истории трудно: «сметает время даже имена - века идут , могилу ждёт могила », - писал английский поэт-романтик Дж.Г. Байрон, пораженный бесславным завершением наполеоновской эпопеи. Объясняя причину своего «космического пессимизма», он утверждал: «Всё погибает слепо и фатально - Ахилл зарыт и Троя сожжена, и будущего новые герои забудут Рим, как мы забыли Трою ». Однако социально-исторический пессимизм непродуктивен. Он обезоруживает участника исторического процесса как психологически, так и мировоззренчески. От учёных и философов ждут реального прогнозирования путей модернизации нашего общества, критического анализа перемен, совершающихся в мире на рубеже второго и третьего тысячелетий, поиска выхода из кризиса, с которым столкнулось человечество. Эта проблематика ставит перед наукой новые историко-познавательные задачи, которые ведут к переоценке ряда прежних постулатов философско-исторического знания, в том числе - в прояснении смысла исторического процесса.

Смысл истории проясняется степенью достижения обществом базовых социально-исторических ценностей: гуманности, свободы, самосознания, счастья, социальной справедливости, духовной гармонии и благополучия. Если история общества будет лишена смысла, то в нашу жизнь безудержным потоком хлынет исторический хаос: разорванная «связь времён (поколений)», дезинтеграция общественной жизни, террор, аморализм, нигилизм, варварство и анархия.

Но что такое человечество, кто его представляет и как оно проявляет себя в истории? Отвечая на эти вопросы, остановимся на источниках исторических изменений и движущих силах истории. Источниками историческихизменений являются фундаментальные противоречия общественной жизни, активность социальных групп - субъектов исторических изменений, столкновение их интересов, условия и стимулы человеческой деятельности, противоречия в системе детерминации исторических изменений, формы преемственностиисторической деятельности и опыта людей. Объединяющей основой исторического процесса во все времена служила преемственная связь поколений. Уяснив, что и как передаёт поколение «отцов» поколению «детей», как, почему и в какой последовательности совершаются деяния людей и события истории, мыслители размышляют о характере их взаимосвязи, единстве и многообразии исторического процесса, о формах, ступенях и уровне всемирности, достигнутой человечеством, о направленности самой истории. Важно учитывать особенности среды, в которой протекает история на каждом из её этапов. Человек похож на своих родителей, однако ещё больше люди походят на своё время, - гласит восточная поговорка. Понимание этого обеспечивается решением сложных проблем исторического познания. Среди них - понимание того, что история развивается как драматическое, а не пасторально-отлакированное действие. Она протекает в «коридоре» ограничений, одно из которых - угроза всеобщего уничтожения человечества маниакальными «делателями» истории, другое - сладкий идиотизм иждивенчества, беспроблемной жизни миллионов, отстраняемых от активного участия в историческом процессе за «взятку» стойлового содержания постиндустриальным, постэкономическим, информационным и любым другим обществом так называемого «всеобщего благоденствия». В этом отношении двадцатый век был показательно бурным и особенно трагичным: «На плечи бросается век -волкодав », - писал о нём О. Мандельштам. Впрочем, и предшествующий ему ХIХ век был не лучшим: «Век девятнадцатый , железный . // Воистину жестокий век , ... - констатировал А. Блок. - Век буржуазного богатства , (растущего незримо зла!) // Под знаком равенства и братства здесь зрели тёмные дела ...». Прошедшие «железные» века - только часть многих, пережитых человечеством. И их характеристика - не исключение, а скорее правило в истории.

Что же объединяет такие разные исторические времена и что способствует пониманию их специфической логики? Логику истории проясняет степень достижения обществом высот прогресса и базовых социально-исторических ценностей. Степень их достижения и воплощения задаёт смысл истории. Сам факт самосохранения человечества в истории и через историю служит, быть может, один из самых значительных примеров, который история дала человечеству.

Зададимся вопросом: оправдывает ли человечество суд состоявшейся истории? Кто рассудит историю и современное человечество? Каковы «уроки» суда истории? Поставленные вопросы из числа тех, задавать которые очень полезно, но отвечать на которые очень опасно. Ибо под суд попадает и сам историк со всеми добродетелями и слабостями его души, ориентацией на критическое или апологетическое отражение истории своего времени. Начнём с очевидного. История - это не только «дела давно минувших дней, преданье старины глубокой». В разнообразных формах она присутствует в нашем «сегодня», определяет жизнь современного человечества, подготавливает нашей деятельностью историческое «завтра». Прошлое учит нас опыту состоявшейся истории. Оно есть некая данность, которую историк изменить уже не в силах, но которую он может перетолковать (реинтерпретировать) в системе собственных ценностей, идеалов и методологии. Подобная - переосмысленная картина истории оказывает мобилизующее либо деморализующее воздействие на сознание и поведение миллионов людей. Таким образом «картины» истории, как и обломки общественных структур, психологическая инерция и ценностные ориентации уходящих эпох, ещё долго будут довлеть над жизнью и миропониманием новых поколений.

Обществу присуща тенденция поступательного движения, которая подчиняет себе моменты цикличности и регресса, также свойственные историческому развитию. При этом не только общественный регресс, но и технический прогресс уже не первый раз ставит человечество на грань урбанистической, демографической, ракетно-ядерной, ресурсно-экологической, медико-антропологической и иных катастроф. И если история продолжается и человечество не погибло, то значит она не бессмысленна, и главный смыслсуществования человечества во времени состоит в отсутствии исторического коллапса - в наличии самой истории. История как бы оправдывает человечество, отшелушивая всё фиктивное, искусственное, наносное в его деяниях. Она говорит человеку, впавшему в отчаяние: «сотри случайные черты - и ты увидишь : мирпрекрасен ...» (А. Блок). Мир истории прекрасен даже в самых трагических моментах общественного прогресса. Ибо нет худа без добра - добро есть преодоление зла. Без борьбы со злом не было бы и самой истории. За будущее всегда надо бороться. Однако - за какое будущее, чем одни представления и суждения о нём предпочтительнее других? Где объективные основания наших исторических оценок? Здесь мнения историков расходились, иногда - до взаимоисключающих. Время, однако, всё рассудит, – гласит народная мудрость. Каждая эпоха судит, критикует или оправдывает прошлое. И вынося приговор (с учётом опыта, накопленного поколениями), новая эпоха становится мудрее, а человечество - взрослее. Каким бы абсурдным ни казался иной приговор эпохи, этот приговор, в конечном счёте, верен, потому что подтверждён опытом состоявшейся, а не домыслами утопическо-иллюзорной или надуманно-кабинетной истории.

Ф.М. Достоевский как-то сказал: если человечество явится на Страшный суд с томом «Дон Кихота», оно будет оправдано. Гарантия оправдательного приговора Истории - в выстраданности человечеством уроковсвоейистории. Человечествоколлективизируется, обобществляется.Его история становится всё более всемирной. В неё вливаются микропотоки истории отдельных стран, народов и цивилизаций. И хотя человек-в-норме остаётся привязанным к своей «малой родине», но живёт он сегодня по преимуществу не в биографическом, но и в историческом времени и окружении. Поэтому место, время и житейская биография каждого вплетены в универсальные процессы той или иной степени общности и продолжительности. Попытки «изоляционистской», отдельной, доморощенной истории ныне окончательно скомпрометированы и обсуждению не подлежат. Научно-технический прогресс и международное разделение труда активизируют и делают этот опыт общим для всех стран и народов.

Конечно, время от времени отдельные эпохи и «провинции» (регионы) всемирной истории потрясают технические перевороты, экономические, политические и культурно-цивилизационные кризисы, идеологические революции, волны которых заливают всю планету. Но они лишь акцентируют, но не отменяют уроки, преподанные историей человечеству.

§ 2. Проблема единства исторического процесса

Философия истории различает всемирную историю и историю отдельных стран и народов. Всемирная история есть системное единство историй различных стран и этносов.

Чем задаётся системное единствоисторическогопроцесса, которое проявляется прежде всего в событиях общечеловеческого значения? На первый взгляд это единство задаётся событийной и хронологической непрерывностью истории и необратимостью исторического процесса. Однако в ходе непрерывной истории, например – Китая и античного мира, исчезали громадные государства, рушились древние цивилизации, гибли, превращаясь в «навоз» истории, целые народы. Об этом свидетельствуют, например, историк Сыма Цяня и «Сравнительные жизнеописания» Плутарха. В трагической стихии жизни единство истории если и сохранялось, то принимало своеобразную форму «единства» жертвы и хищника в желудке последнего. Так что событийность и хронология истории хотя требуют учёта, но последними основаниями обобщающего смысла истории быть не могут. Его ищут в явлениях, которые выходят за рамки конкретных событий и времён. В поисках источника общего в истории идеалисты, например, апеллируют к духовному единству людей, но при этом спотыкаются о многообразие человеческих культур и цивилизаций. Противоположное историческому идеализму материалистическое понимание истории (в концепции К. Маркса) сводит единство исторического процесса к объективной логике экономического развития, в русле которого формируется единая история человечества, а сама история принимает форму возникновения, развития, расцвета и гибели общественных формаций , последовательная смена которых образует магистраль или ось сохранения и развития истории.

К. Маркс объяснил последовательность ступеней мировой истории объективной логикой и закономерным единством экономического развития мира. В частности - развитием производительных сил и производственных отношений в экономических регионах мира, формированием мирового рынка и международного разделения труда, которые, в конечном счёте, задают сближение социальных структур, общественно-политических форм и форм культурного общения разных народов и регионов мира однотипных ступеней развития.

К. Маркс определил общественную формацию как форму и тип общества, которое находится на определённой ступени исторического развития и имеет своеобразные отличительные характеристики. Он истолковал историю как процесс движения по ступеням всемирно-исторического прогресса. Ступени формационного развития обусловлены прохождением обществом ступеней экономического формирования всемирной истории, таких как первобытность, азиатский способ производства, антично-рабовладельческое хозяйство, феодальная и буржуазная системы экономики. Формационные «координаты» или стадиальное положение каждого конкретно-исторического общества определяет тип и уровень развития его хозяйственно-экономической организации, а в ней - способ производства материальных благ (ведущий - в случае, если конкретное общество является многоукладным). Понятие способа производства и присущих ему производственных отношений используется К. Марксом в качестве критерия отнесения конкретного общества к той или иной общественной формации. Противоречия способа производства раскрывают механизмы и источники развития и смены формаций. «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества», - подчёркивает К. Маркс. Тем самым им заданы факторы оси преемственности (развитие производительных сил) и прерывистости стадий формационной истории (по типу производственных отношений).

Учёт производственно-экономической специфики формационных стадий истории позволяет обнаружить объективную структурированность истории. Каждая система общественных отношений рождается, развивается и сходит с исторической арены, закономерно уступая место новой, более развитой формации. Последовательность смены формаций объективна и исторически оправдана. История предстаёт закономерным процессом прохождения конкретной страной формационного состояния данного типа, которое является необходимым следствием экономического развития. Среди стран одного уровня экономического развития, как правило, нет формационных исключений - «кентавров» или формационных «уродцев», «оборотней» («Werwölfe – термин К. Маркса). Первобытность не может сменить общество предпринимательского типа. Крестьянскую страну, конечно, можно условно именовать «социалистической», но прямого отношения к посткапиталистическому социализму и коммунизму формационной схемы К. Маркса такая страна иметь не будет.

Однотипные, близкие по формам экономического развития, общества как бы повторяют исторический опыт другой страны, более продвинутой в формационном развитии. Таким образом, процесс развития и смены общественных формаций законосообразен, хотя выражает не жесткую последовательность прохождения всех формаций каждой страной, а лишь тенденцию формационного развития тех или иных конкретных обществ.

Место каждой формации в ряду других общественных форм обнаруживается благодаря чётко фиксируемым объективным признакам, связанным с типом производственных отношений. При этом конкретно-формационным потокам всемирной истории свойственна вариативность градаций и вариаций общественных и региональных форм. В модели исторического типа формации воспроизводятся собирательные черты общества исторически наиболее зрелого уровня. Реальным прототипом подобной модели является страна, группа стран или исторический регион, в которых формационный тип производственных отношений достиг классически развитого уровня зрелости. «Германо-ирокезскаяя» первобытность, «домогольская» Индия, античная Греция и Рим, западно-европейское средневековье (Франция) и буржуазная Британия Х1Х века послужили конкретно-историческими прототипами стадий формационной истории, стали ориентирами в диагностике формационного состояния других обществ.

Формационная диагностика истории чрезвычайно важна. В случае «опережающего» и «отстающего» развития стран её ориентиры предостерегают силы, персонифицирующие общественный прогресс (или регресс), от игнорирования последовательности ступеней прогресса - утопически-авантюрного декретирования новых общественных отношений, равно как и от реакционных попыток силовой консервации и реставрации порядков, исторически изживших себя.

Итак, одни страны представляют определённую формацию в классически приближенном варианте её развития. В развитии других стран их формационный тип (модель) усреднён - менее выражен. Третьи, в силу тех или иных существенных конкретных обстоятельств, проходят данную формационную ступень развития как бы в «свёрнутом» виде, минуют её. Обстоятельствами, которые корректируют формационную логику, могут стать:

1) организация международного разделения труда (например, африканские страны в их миновании развитого феодализма);

2) угроза национальной катастрофы (Китай в его отношении к мировой капиталистической системе);

3) хозяйственная (сырьевая или человечески ресурсная) недостаточность или избыточность тех агентов производства, которые являются ключевыми в экономической организации данной формации: земля на вновь осваиваемых континентах, рабство в варварском обществе Скандинавии и Исландии, новые технологии в эпоху международной конфронтации.

Учёт такого рода исторических обстоятельств свидетельствует, что эволюция общественных форм после открытия К. Маркса перестала быть предметом произвола и догадок. Как и демонстрацией некоего плоского исторического однообразия обществ, остающихся во все века «на одно лицо»: обществами «вечного рабовладения» (от Авраама до Освенцима), «вечного феодализма» (от Вавилона до Наполеона) или «вечного капитализма» (от Хаммурапи до Рокфеллера). В перечне формационных способов производства [напомним, что в классовой фазе истории формаций (занимающей центральное место в исторической идеологии пролетариата) К. Маркс выделяет азиатский, античный, феодальный и буржуазныйспособыпроизводства] просвечиваются контуры гегелевской схемы движения к осознанию свободы стадиально-региональных «миров»: патриархально-деспотического «Востока», античного «мира» свободных и рабов, феодально-буржуазного «мира» западной («христианско-германской») Европы.

Стоит отметить, что предысторию (первобытность) общества оба философа поместили в нулевую фазу истории. - Сравните «предысторию», которая, по-Гегелю, ещё протекала в его время на африканском континенте, и «естественное общество» доэкономической схемы истории молодого К. Маркса. Просветители ХYIII века, социалисты-утописты и Л. Фейербах сформулировали прогноз о будущем «истинно-человеческом» обществе - «естественно-гуманном» завершении мировой истории. И первая гипотеза (о «естественном» обществе) и второй прогноз (об истинно-человеческом, гуманном обществе будущего) оставили глубокий след в марксовой типологии формаций - в гипотезе об обществе, которое возникнет на основе высшего - коммунистического способа производства (социалистического на первом этапе развития этого общества), и в коллективистской модели первобытно-общинного строя. Позднее К. Маркс дал экономическое обоснование формационной модели единства и стадиальной целостности истории.

Нарушение логики материалистического понимания истории, попытки перепрыгнуть через стадию общественного развития и реализовать модель коммунистической формации в обществе допотопно-крестьянского типа привели народы нашей страны к гигантским человеческим жертвам, к растрате производительных ресурсов населения, природы и истории, к утрате формационного потенциала развития и, в итоге, - к торможению естественно-исторического процесса смены общественных формаций странах Евразии и к компрометации идеи социализма.

Скажем больше. Снятие идеологических наслоений с социально-исторической картины общественного строя бывшего СССР показывает, что подобное общество ни фактически, ни концептуально не соответствовало модели социума, переросшего и превзошедшего буржуазную стадию формационного развития. Обществу «реального социализма» приписали чужое (!) место в формационной схеме всемирной истории, разработанной Карлом Марксом. В материально-техническом базисе так называемые «социалистические» страны отстали от развитых капиталистических стран на целую технологическую эпоху. Единственной сферой, где сравнение с производительными силами западных стран было ещё возможным, оказалась сфера военного производства, а не нормальной - «гражданской» экономики, обеспечивающей жизнь огромной страны. В СССР господствовала не общественная, а государственно- корпоративная собственность, подмяв под себя хилую колхозно-кооперативную и личную собственность граждан. Трудящийся не мог распоряжаться самостоятельно даже собственной рабочей силой. Могущественные ведомства, по существу - многочисленные кланы чиновников, превратились в реальных собственников «общественных» средств производства, а через систему централизованно-бюрократического распределения - и средств потребления, которые создавались трудом миллионов советских тружеников. Постперестроечное разграбление классом чиновниками общенародного достояния, созданного кровью и потом многих поколений, было юридическим закреплением тех фактических отношений собственности, которые сформировались в нашей стране в период 1917 –1990-х годов.

Граждане СССР были превращены изформальных хозяев вфактических наёмных работников бюрократического аппарата. Это сковало производственную инициативу и социальное творчество миллионов и довело население страны до нищеты в результате бездарного управления производством и обществом чиновничьим аппаратом. Советское общество утеряло импульс саморазвития, стало бессубъектным и проиграло соревнование с западными странами в научной, технической и социально-бытовой области. До неузнаваемости были деформированыпринципы, провозглашенные как социалистические. Эгоизм, лицемерие, двойная мораль, варварские методы воздействия на людей стали культурной нормой жизни, навязанной «верхами» миллионам граждан. Искренняя тяга людей, поверивших в социализм, к лучшей жизни беззастенчиво эксплуатировалась аппаратной верхушкой общества в целях корпоративного и личного обогащения. Прижились чудовищные формы насилия и тоталитарного контроля над личностью, большими и малыми социальными группами. Социальная защита населения превратилась в равенство в нищете, ибо, по уровню социальной защищённости - в сравнении с практикой западных стран - в худшем положении оказалось подавляющее число граждан СССР. «Реальный социализм» на деле стал демагогической формационной бутафорией, идеологической «потёмкинской деревней». Это отбросило страну на обочину социального, экономического и культурного прогресса.

Что же было построено в СССР на самом деле ? Какие реальные структуры возникли в нашей стране в ходе большевистского эксперимента? Какое отношение они имеют к формационному единству истории? - Долгое время объяснение этих вопросов искали в ленинской идее многоукладной экономики и превращения переходной экономики в систему государственно-колхозного социализма. Однако советская экономика так и не переросла уровня, объективно заданного потенциалом первого промышленного переворота - уровня механизации и машинизации («индустриализации») технического базиса. В СССР возникли своеобразные социально-экономические новообразования или «новоуклады». В числе этих, «новых» укладов ведущим стал уклад военно -промышленного комплекса (ВПК). В его рамках сосредоточилась импортированная передовая (для своего времени) техника, технология и наиболее подготовленные кадры. В СССР, фактически, не было предприятия, которое бы прямо или косвенно не обслуживало военно-промышленный комплекс. Страна производила, например, бронетанковой техники больше, чем все остальные государства мира, вместе взятые, хотя по эффективности она отставала от противотанковых систем стран Запада. Заявки ВПК считались приоритетными, а практикуемое им расточительство ресурсов приняло гигантские размеры. Военно-промышленное ведомство начало диктовать внутреннюю и внешнюю политику стране, пример чему - афганская авантюра.

Оттеснение военным комплексом на задворки союзной экономики гражданских отраслей производства и игнорирование подобной «экономикой» повседневных нужд населения вызвали к жизни так называемую «теневую экономику » или уклад нелегализованого бизнеса, который вырос из использования возможностей, не реализованных милитаризованной экономикой СССР. Он охватил разнообразные виды противоправной экономической деятельности, породил симбиоз товарно-денежных и планово-распорядительных отношений. Нелегальный (по тем временам) бизнес обслуживал, как правило, нормальные, но не удовлетворённые казённой экономикой, потребности населения. «Теневики» внедрились в сферу платных бытовых услуг, подсобные хозяйства, строительство, сферу ремонта, извоз, услуги в автосервисе, медицину, педагогику, охрану личной безопасности. Теневая экономика специализировалась и на «индустрии порока». К началу перестройки «теневые» структуры создали собственные вооруженные формирования и группы лоббистов во многих центрах власти: государственных и законодательных органах в центре и на местах. Укладные интересы обслуживала соответствующая идеологическая надстройка, оправдывавшая и мифологизировавшая деятельность и интересы «теневиков». Этот уклад стал криминальной формой возрождения, укрепления и последующей легализации предпринимательского (капиталистического, буржуазного) сектора деятельности со всеми «родимыми» пятнами, свойственными периоду первоначального накопления капитала.

Процесс «теневого» перерождения декларативного социализма общества сопровождался созданием особого уклада насилия - пенитенциарно-силовых отношений, ориентированных на эксплуатации принудительного труда миллионов людей. Уклад лагерной экономики стал реализацией модели «казарменного социализма» и объективным ответом истории на попытку строительства нового мира в обществе с преимущественно докапиталистическими формами труда и социальной организации. Лагерный уклад оказался неизбежным, поскольку 40–70 % труда в советском обществе составлял немеханизированный, ручной, «допотопный» труд. Десятилетиями в концлагерях и тюрьмах содержались миллионы часто совершенно безвинных людей. Практически из каждой семьи под видом борьбы с преступностью изымались ошельмованные люди для бесплатной работы на номенклатуру «на всю оставшуюся жизнь». Труд в концлагерях, по существу, был рабским . В рамках уклада принудительного труда создавалось до трети национального продукта. Лагерный труд был малоэффективен и расточителен, так как не знал иных стимулов, кроме страха смерти и наказания голодом. Относительной была свобода граждан, живущих по «эту» сторону колючей проволоки: у них не было права покинуть (без разрешения чиновника) предприятие, колхоз, местожительство по месту прописки. ГУЛаг стал практически реализованной моделью тоталитарного «социализма».

Подводя итоги, следует помнить, что история «реального социализма» даёт обширный материал для ответа на вопрос о типологической специфике общества, сложившегося в СССР. А ответ этот таков: советское общество не отвечает формационной типологии К. Маркса. Такое общество оказалось бутафорией «под социализм (коммунизм)» с принудительным и кроваво-тоталитарным наполнителем. В формационном отношении за фасадом бюрократическо-гулаговского социализма скрывался всемирно-исторический тупик.

Итак, реальное общество СССР опиралось на многоукладную экономики, но это была экономики не классического, а превращённого, вернее - извращённого, типа. Появление подобной формы было результатом волюнтаристски-противоестественной эволюции феодальных структур в индустриально-буржуазные формы жизни в условиях эгоистического воспроизводства класса номенклатуры чиновников. Понятно, что подобное общество не описывается логическим аппаратом формационной типологии истории и, являясь формационным «оборотнем», метко охарактеризовано «Верхней Вольтой с ракетами». Советский семидесятилетний социально-исторический эксперимент, таким образом, не опровергает, а подтверждает («от обратного») правильность формационного понимания единства всемирной истории.

Евразийская концепция культуры легла в основу разработки философии истории. Во многом она имеет сходство с концепцией культуры и истории О. Шпенглера. Евразийцы не разделяли гегелевскую, а затем и марксистскую теорию линейного прогресса и существующее в рамках этих концепций атомистическое понимание общества, народа, государства как простой суммы индивидов. "...не может быть и нет общего восходящего движения, нет неуклонного общего совершенствования: та или иная культурная среда и ряд их, совершенствуясь в одном и с одной точки зрения – нередко упадает в другом и с другой точки зрения" . Для евразийцев история представляет собою осуществление контактов между различными культурными кругами, вследствие которых и происходит становление новых народов и общемировых ценностей. П. Савицкий, например, видит сущность евразийской доктрины в "отрицании "абсолютности" новейшей "европейской" культуры, ее качества быть "завершением" всего доселе протекавшего процесса культурной эволюции мира". Он исходит из относительности многих, в особенности "идеологических" (то есть духовных) и нравственных достижений и установок европейского сознания. Савицкий отмечал, что если европеец называет какое-либо общество, народ или образ жизни "отсталыми", он делает это не на основании неких критериев, которых не существует, но только потому, что они – другие, нежели его собственное общество, народ или образ жизни. Если превосходство Западной Европы в некоторых отраслях новейшей науки и техники можно доказать объективно, то такое доказательство в области "идеологии" и нравственности было бы просто невозможно. Напротив, в области духовно-нравствен­ной Запад мог быть побежден иными, якобы дикими и отсталыми народами. При этом требуется правильная оценка и субординация культурных достижений народов, возможная только при помощи "расчлененного по отраслям рассмотрения культуры". Разумеется, древние жители острова Пасхи были отсталыми, по сравнению с сегодняшними англичанами в области эмпирического знания, пишет Савицкий, но едва ли в области скульптуры. Во многих отношениях Московская Русь представляется более отсталой, чем Западная Европа, однако в области "художественного строительства" она была более развитой, чем большинство западноевропейских стран того периода. В познании природы иной дикарь превосходит европейских ученых-натуралистов. Иными словами: "Евразийская концепция знаменует собою решительный отказ от культурно-исторического "европоцентризма"; отказ, проистекающий не из каких-либо эмоциональных переживаний, но из определенных научных и философских предпосылок... Одна из последних есть отрицанье универсалистского восприятия культуры, которое господствует в новейших "европейских понятиях..." .

Такова общая основа того философского понимания истории, ее своеобразия и смысла, которое выражали евразийцы. В рамках этого подхода рассматривается и истории России.

Вопросы истории России

Главный тезис евразийства выражался в следующем: " Россия есть Евразия, третий срединный материк, наряду с Европой и Азией, на континенте Старого Света". Тезис сразу определял особое место России в человеческой истории и особую миссию российского государства.

Идею исключительности России развивали и славянофилы в ХIХ в. Евразийцы, признавая их своими идейными предшественниками, во многом, однако, отмежевывались от них. Так, евразийцы считали, что русская национальность не может быть сведена к славянскому этносу. Понятие "славянства", по мнению Савицкого, малопоказательно для понимания культурного своеобразия России, поскольку, например, поляки и чехи принадлежат к западной культуре. Русскую культуру определяет не только славянство, но и византизм. В облик России впаяны как европейские, так и "азиатско-азийские элементы". В ее образовании огромную роль сыграли тюркские и угоро-финские племена, населявшие единое с восточными славянами место (беломоро-кавказскую, западно-сибирскую и туркестанскую равнины) и постоянно взаимодействующие с ними. Как раз наличие всех этих народов и их культур составляет сильную сторону русской культуры, делает ее непохожей ни на Восток, ни на Запад. Национальным субстратом русского государства является вся совокупность населяющих его народов, представляющих собой единую многонародную нацию. Эту нацию, называемую евразийской, объединяет не только общее "месторазви­тие", но и общеевразийское национальное самосознание. С этих позиций евразийцы отмежевывались и от славянофилов, и от западников.

Показательна критика, которой подвергает князь Н.С. Тру­бецкой и тех, и других. С его точки зрения славянофилы (или как он их называет "реакционеры") стремились к могущественному, сравнимому с Европой государству – даже ценой отказа от просветительских и гуманистических европейских традиций. "Прогрес­систы" (западники), наоборот, стремились к реализации западноевропейских ценностей (демократии и социализма), даже если при этом придется отказаться от русской государственности). Каждое из этих течений хорошо видело слабости другого. Так, "реакци­онеры" справедливо указывали, что требуемое "прогрессистами" освобождение темной народной массы в конечном счете приведет к крушению "европеизации". С другой стороны, "прогрессисты" резонно замечали, что место и роль великой державы для России невозможны без глубокой духовной европеизации страны. Но ни те, ни другие не могли разглядеть собственную внутреннюю несостоятельность. Оба были во власти Европы: "реакционеры" понимали Европу как "силу" и "власть", а "прогрессисты" – как "гуманную цивилизацию", но и те, и другие ее при этом обожествляли. Обе эти идеи были продуктом петровских реформ и соответственно реакцией на них. Царь проводил свои реформы искусственным образом, насильственно, не заботясь об отношении к ним народа, поэтому обе эти идеи оказались народу чуждыми.

Новая критическая оценка совершенной Петром Великим "ев­ропеизации" России составляет основной пафос "евразийской идеи". "Провозглашая своим лозунгом национальную русскую культуру, евразийство идейно отталкивается от всего послепетровского санкт-петербургского, императорско-обер-прокурорского пе­риода русской истории" .

Категорически отвергая западничество и славянофильство евразийцы постоянно подчеркивали свою серединную позицию. "Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других... Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как серединную евразийскую культуру" .

Таким образом, географические факторы стали в концепции евразийства ведущими. Они определили исторический путь России и ее особенности: она не имеет естественных границ и испытывает постоянное культурное давление как с Востока, так и с Запада. По мнению Н.С. Трубецкого, Евразия, этот суперконтинент просто обречен на условия более низкого уровня жизни по сравнению с другими регионами. В России слишком велики транспортные издержки, поэтому промышленность вынуждена будет ориентироваться на внутренний, а не на внешний рынок. Кроме того, из-за перепада в уровне жизни всегда будет тенденция к оттоку наиболее творчески активных членов общества. И чтобы удержать их, необходимо создать им среднеевропейские условия жизни, а значит, создать чрезмерно-напряженную социальную структуру. В этих условиях Россия сможет выжить лишь постоянно осваивая океан, как более дешевый путь перевозок, обустраивая свои границы и порты, даже ценой интересов отдельных социальных групп.

Решению этих задач способствует на первых порах крепость православной веры и культурное единство народа в рамках сильно централизованного государства. Как писал Трубецкой "нацио­нальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих Евразию, рассматриваемая как особая многогранная нация". По-настоящему Россия никогда не принадлежала Западу, в ее истории есть исключительные периоды доказывающие ее причастность к восточным, туранским влияниям. Евразийцы акцентировали внимание на роли "ази­атского элемента" в судьбах России и ее культурно-историческом развитии – "степной стихии", дающей мироощущение "континента-океана".

В рамках исследований евразийцев, посвященных истории России, сложилась весьма популярная концепция монголофильства. Суть ее состоит в следующем.

1) Господство татар было в русской истории не отрицательным, а положительным фактором. Монголо-татары не только не разрушали форм русской жизни, но и дополняли их, дав России школу администрации, финансовую систему, организацию почты и т.д.

2) Татаро-монгольский (туранский) элемент вошел в русский этнос настолько, что считать нас славянами нельзя. "Мы не славяне и не туранцы, а особый этнический тип" .

3) Монголо-татары оказали огромное влияние на тип русской державы и русское государственное сознание. "Татарщина не замутила чистоты национального творчества. Велико счастье Руси, – писал П.Н. Савицкий, что в момент, когда она в силу своего внутреннего разложения, должна была пасть, она досталась татарам, а не кому-либо другому". Татары объединили распадавшееся государство в огромную централизованную империю и сохранили тем самым русский этнос.

Разделяя эту позицию Н.С. Трубецкой считал, что основателями русского государства были не киевские князья, а московские цари, ставшие воспреемниками монгольских ханов.

4) Туранское наследство должно определять и современную стратегию и политику России – выбор целей, союзников и т.д.

Монголофильская концепция евразийства не выдерживает серьезной критики. Во-первых, провозглашая принцип срединности русской культуры, она, тем не менее, приемлет "свет с Востока" и агрессивно настроена по отношению к Западу. В своем преклонении перед азиатским, татаро-монгольским началом евразийцы противоречат историческим фактам, обобщенным и осмысленным русскими историками, С.М. Соловьевым и В.О. Ключевским в первую очередь. Согласно их исследованиям, не подлежит сомнению, что российская цивилизация имеет европейский культурно-истори­ческий генотип, обусловленный общностью христианской культуры, экономическими, политическими и культурными связями с Западом. Евразийцы пытались осветить историю России игнорируя многие существенные факторы создания этой великой державы. Как писал С.Соловьев, российская империя создавалась в ходе колонизации бескрайних евразийских пространств. Этот процесс начался в XV и закончился к началу ХХ в. На протяжении веков Россия несла на Восток и на Юг основы европейской христианской цивилизации народам Поволжья, Закавказья, Средней Азии, которые уже были наследниками великих древних культур. В результате огромное цивилизованное пространство европеизировалось. Многие населявшие Россию племена соприкоснулись не только с иной культурой, но и сформировали национальное самосознание на европейский лад.

Колониальная политика России сопровождалась военными, политическими, культурными конфликтами, как это было при создании любых других империй, например, Британской или Испанской. Но приобретение чужих территорий происходило не вдали от метрополии, не за морями, а рядом. Граница между Россией и примыкающими к ней территориями оставалась открытой. Открытая сухопутная граница создавала совершенно иные модели отношений между метрополией и колониями, чем те, которые возникали, когда колонии находились за морем. Это обстоятельство было верно подмечено евразийцами, но не получило должного понимания.

Наличие открытой границы на юге и на востоке позволило существенно взаимообогатить культуры, но из этого обстоятельства вовсе не следует, что был какой-то особый путь развития России, что российская история принципиально отличается от западноевропейской. Когда евразийцы писали о византийских и ордынских традициях русского народа, то они мало считались с историческими реалиями. Входя в соприкосновение с историческими фактами евразийство становится очень уязвимой концепцией при всей своей внутренней непротиворечивости. Факты свидетельствуют о том, что те периоды и структуры, которые евразийцы считают неуязвимыми в своих концепциях на деле были склонны к катастрофам – Московское царство, режимы Николая I и Николая II и т.д. Легенда евразийцев о гармонии народов в царской России может быть опровергнута при добросовестном исследовании экономики и политики того времени.

Похожая информация.

Особенности философского осмысления истории. Формационное и цивилизационное понимание исторического процесса.

Существует промежуточная, на границе истории и философии область знаний – философия истории (историософия ). В отличие от истории историософия занимается не изучением конкретных исторических событий, их причин и следствий, а более масштабными вопросами: есть ли у истории смысл? какова цель истории? Какие существуют движущие силы исторического процесса? Является ли история случайным набором событий или ей присуща определённая закономерность?

Многие мыслители полагали, что ход истории определяется нематериальным духовным началом, не зависящим от сознания человека. Религиозным вариантом объективно-идеалистического понимания истории является провиденциалистская философия истории Аврелия Августина, изложенная им в труде «О граде Божием». Вся история есть осуществление Божественного замысла, направленного на торжество блага. Все земные государства возникают в соответствии с волей Бога, содействуют осуществлению Его замыслов, а затем волей Бога уничтожаются. Это же относится и к судьбам выдающихся исторических деятелей. Каждое событие следует рассматривать с финальной точки зрения – конца мира и страшного суда. Именно Божественный замысел и делает исторический процесс осмысленным. Августин одним из первых предложил линейное понимание истории, при котором утверждается уникальность и неповторимость каждого исторического события, противопоставив такое понимание истории господствующим в античности циклическим представлениям.

Нерелигиозным вариантом объективно-идеалистических представлений об истории является философия истории Г. Гегеля. В «Лекциях по философии истории» Гегель утверждал, что творцом истории является мировой дух, который переходит от одного народа к другому. И когда мировой дух пребывает у этого народа, данный народ добивается значительных успехов в политике, экономике и культуре. Мировой дух использует народы, страны и исторических деятелей для своего совершенствования. Гегель насчитывает три исторических этапа шествия мирового духа: 1. Древний Восток, 2. Античность, 3. Западная Европа. Основным смыслом истории Гегель считает прогресс в человеческой свободе. На Востоке свободен лишь один (фараон, деспот), в античном мире свободны были немногие, а в Европе нового времени свободны большинство. Гель выдвигает учение о хитрости мирового духа, который использует в своих целях выдающихся личностей, расставляя перед ними в качестве приманки стремление к обогащению, власти, почёту. Желая достичь этого, исторические деятели выполняют предначертанное мировым духом. Так, увидев Наполеона, сам Гегель, признавался, что видел шествие мирового духа на белой лошади. Реальные результаты деятельности выдающихся людей далеки от того, к чему они субъективно стремятся. Когда исторические деятели выполняют миссию, возложенную на них мировым духом, они становятся не нужны и быстро сходят с исторической сцены.

Многие мыслители полагали, что история зависит от сознания людей и определяется им. Одной из форм таких (субъективно-идеалистических воззрений) на ход истории является волюнтаризм , объявляющий, что ход истории в целом зависит от воли выдающихся исторических личностей. Задумаемся, произошла бы Отечественная война 1812 г., если бы не было воли Наполеона, а реформ Петра 1 без воли этого исторического деятеля. Может создаться впечатление, что воля и желания исторических персонажей являются главным движущим фактором истории. Н. К. Михайловский в конце 19 в. выдвинул теорию «героя и толпы», согласно которой историю творят герои-одиночки, увлекающие за собой толпу личным примером. Однако противники такого волюнтаризма (например, Г. В. Плеханов) утверждают, что сколь бы ни была значительной роль выдающихся исторических деятелей, они не могут принципиально изменить ход истории, определяемый более глубокими и носящий объективный характер закономерностями. Выдающиеся деятели могут лишь ускорить или замедлить ход исторических процессов, но не изменить их. Так, Россия рано или поздно приобщилась бы к европейской цивилизации, даже если бы Пётр 1 и не проводил реформы. Успех сопутствовал Петру не столько из-за его воли и энергии, сколько потому, что он реализовывал те потребности, которые стояли перед Россией на соответствующем этапе её истории. Исторический деятель, идущий против экономических и других социальных законов, обречён на поражение.

Здесь можно поставить вопрос о роли случайности в истории. Среди историков уже несколько веков бытует шутка: «Если бы нос Клеопатры был чуть короче, история пошла бы по-другому». Попытайтесь аргументировано согласиться или оспорить этот тезис. Разумеется, возможно, тогда Антоний не проиграл бы противостояние с Октавианом, и стал бы единовластным правителем империи. Во главе Рима находились бы совершенно другие лица, у них были бы другие советники и пр. Но изменило ли бы это глобальный ход истории. Скорее всего, нет. Ведь кризис рабовладельческих отношений начался бы независимо от лица, восседающего на престоле, и римская империя всё равно начала бы клониться к упадку и стала бы уязвимой для нашествия варваров и дальнейшего разрушения.

Одним из виднейших противников абсолютизации роли случайности в истории был Л. Н. Толстой, критиковавший, в частности мнение французских историков, что Наполеон проиграл Бородинское сражение из-за случайно подхваченного насморка.

Ещё одним (наряду с волюнтаризмом) вариантом субъективно-идеалистических представлений об истории является учение о том, что ход истории определяется распространением истинных знаний, борьбой с заблуждениями и суевериями. Именно так рассуждали представители Просвещения, а чуть позднее многие позитивисты. Просветители выдвинули положение «Мнения правят миром». Люди принимают решения, руководствуясь своими представлениями о мире. Соответственно, следует сделать мнения людей разумными, просвещёнными и люди (прежде всего правители) будут принимать правильные решения, содействующие благу общества. Сторонники этой точки зрения считают исходной точкой прогресса общества развитие знаний и наук. Но, признавая определённую роль прогресса знаний, следует сказать, что развитие науки во многом само зависит от обстоятельств, объективных по своему характеру, в частности от уровня производительных сил и от способа производства.

Материалистическое понимание истории подразумевает, что ход истории зависит от объективных материальных факторов, не зависящих от сознания людей. Материализм признаёт наличие неизменных исторических законов, определяющих развитие общества. Причём, общество очень долго считалось совершенно особой реальностью, кардинально отличающейся от природной. Этим объяснялось, почему многие философы, будучи материалистами при изучении природы, оставались идеалистами при рассмотрении общества.

Разновидностями материалистического понимания истории можно считать географический и экономический детерминизм. Географический детерминизм исходит из решающего влияния географических факторов на развитие общества (климат, наличие рек, размер территории). В частности, климат оказывает влияние на род занятий, которые в данном климате возможны. Например, в степях возможно скотоводство, но не земледелие. Соответственно, кочевые общества отличаются нестабильностью, поскольку не привязаны к определённому участку земли. Общества, основанные в долинах рек, где возможно земледелие, более устойчивы, так как земледелец не может оставить без присмотра возделываемый им участок. Элементы географического детерминизма заметны в воззрениях Ш. Монтескье.

Другой, более распространённой в современной философии, разновидностью материалистического понимания истории является экономический детерминизм, нашедший наиболее последовательное отражение в марксизме. В основе развития общества, согласно Марксу, лежат объективные законы, не зависящие от сознания людей.

К. Маркс полагал, что история человечества в конечном итоге определяется прогрессивным развитием производительных сил (к ним относятся сам человек, орудия труда, предметы труда) и возникающих на их основе производственных отношений. Развитие общества, таким образом, определяется преимущественно экономическими факторами, являющимися базисом.

На основе базиса возникает надстройка, в целом определяемая характером производства. В состав надстройки включались политические, правовые, культурные, религиозные и прочие отношения. Признавалось, правда, незначительное обратное влияние надстройки на базис.

К. Маркс постулировал, что производительные силы развиваются быстрее соответствующих им производственных отношений, что в конечном итоге приводит к слому старых производственных отношений и соответствующей им надстройки на новые, соответствующие новому уровню производительных сил.

Тип общества, основывающийся на определённых производственных отношениях, называется Марксом формацией. Выделяется 5 следующих друг за другом формаций: 1. Первобытнообщинная, 2. Рабовладельческая, 3. Феодальная, 4. Капиталистическая, 5. Коммунистическая. Как правило, переход от старой формации к новой, считал К. Маркс и его последователи, сопровождается революцией. Формационная теория утверждает общность исторического пути развития всех стран.

Формационному пониманию истории противостоит теория локальных цивилизаций. Этот подход заро­ждается в середине 19 века и получает широкое распространение в 20 веке. Он противостоит универсалистскому, формационному подходу к истории развития человечества.

Согласно теории локальных цивилизаций, нет единства мировой истории. Отрицаются одина­ковые для всего человечества стадии общественного развития, а также оптимистическая теория прогресса. Культурные типы, эконо­мические и политические отношения и т. д. различны у разных на­родов. Цивилизация для сторонников этой точки зрения не является определённым этапом или уровнем развития общества (как это было у Моргана, Маркса и др.). Под цивилизацией адепты этой теории понимают некую локальную (не общемировую) цивилизацию, то есть достигшую некоторого уровня культуру того или иного народа или группы народов.

Основоположниками цивилизационного подхода считаются рус­ские мыслители 19 в. Николай Яковлевич Данилевский (1822 – 1885), основной труд которого - «Россия и Европа», и Константин Николаевич Леонтьев (1831 – 1891). В западноевропейской культу­рологии 20 века самыми влиятельными представителями теории ло­кальных цивилизаций были немецкий мыслитель Освальд Шпенг­лер , выпустивший в 1920 г. книгу «Закат Европы» и английский ис­торик и социолог Арнольд Тойнби.

Нет единой мировой истории, Есть множество различных социально-культурных общностей (локальных цивилизаций), которые обособлены друг от друга и развиваются самостоятельно. Например, А. Тойнби в своём труде «Постижение истории» выделяет 21 цивилизацию, из которых ныне существуют только 7 (1. Западная, 2. Православная, 3. Индуи­стская, 4. Китайская, 5. Дальневосточная (Корея и Япония), 6. Иран­ская, 7. Арабская). Остальные 14 (например, античная, вавилонская и др.) прекратили своё существование. Для каждой из этих цивили­заций характерен свой особый тип культуры, принципиально отли­чающийся от наличествующего в других цивилизациях.

Поскольку нет единой истории и общей для всех народов исторических закономерностей сторонники теории локальных цивилизаций категорически выступают против навязывания норм, ценностей и идеалов одной общности – всем прочим. Поэтому они подвергают резкой критике европоцентризм. О. Шпенглер весьма негативно оценивал привыч­ную историческую схему европоцентризма (Древность – Средние века – Новое время) как неприемлемую и бессмысленную для ана­лиза других исторических регионов. По его мнению, Европа как лишь одна из мно­жества исторических общностей неоправданно становится центром тяжести истори­ческой системы. Ведь, рассуждал О. Шпенглер, с таким же правом китайский историк мог бы построить всемирную историю, в которой событиям, происходившим в Европе (Античность, Возрождение и т. д) уделялось лишь несколько строк. Т. о., Шпенглер и другие сто­ронники теории локальных культур выступают против идеи единого «всемирного» исторического процесса, против представле­ния о единой линии эволюции человечества.

В связи с этим подвергается критике прогрессистское понимание развития общества, господствовавшее в формационной теории. Исто­рия каждой общности представляет собой не непрерывный прогресс, а цикл существования от её рождения до гибели. Каждая цивилизация рассматривается по аналогии с биологическим организмом, проходящим путь от детства к зрелости, старости и смерти. Гибель каждой цивилизации - это необратимый и неизбежный процесс. И не обязательно то общество, которое возникнет на месте погибшего, бу­дет совершеннее его. Оно просто будет другим, совершенно особым. Естественно, рассмотренная с таких позиций идея прогресса пред­ставится абсурдной.

Философия истории представляет собой один из тематических разделов философского знания и определенный тип философского рассуждения. При этом ее нельзя отнести к числу сфер философского знания или философских дисциплин, образующих фундамент философии и существующих столь же долго, сколь и сама философия,-таких, как онтология, теория познания или этика. Скорее для философии истории характерна относительная недолговременность существования в качестве области философского знания, равноправной с базисными формами. Тем не менее философия истории сыграла весьма существенную роль в истории европейской философии, в истории теоретической и художественной культуры, а в некоторых отношениях - в социальной истории вообще. Отметим в связи с этим лишь некоторые важнейшие обстоятельства.

Философия истории всегда находилась во взаимообусловливающих отношениях с историческим сознанием. Само существование философии истории немыслимо вне контекста исторического сознания. В то же время философское осмысление истории оказывало во многом формирующее воздействие на историческое сознание и соответственно на саму социально-историческую жизнь.

Далее следует подчеркнуть, что в последние столетия философия истории неизменно аккумулировала разнообразные социальные идеологии. Кроме того, на протяжении многих столетий судьбы философии истории были тесно переплетены о судьбами христианской теологии, и без учета этого обстоятельства история христианской теологии будет неизбежно неполной.

Философия истории, наконец, оказала значительное влияние на процесс формирования современного социально-научного знания, в частности на процесс оформления социологической теории.

Для становления философии истории требуется соблюдение нескольких условий. Во-первых, социальная жизнь должна носить подвижный и изменчивый характер. Во-вторых, должно оформиться историческое сознание как определенный рефлекс подвижной и качественно изменчивой социальной жизни. В-третьих, должна существовать философия, обладающая духовными и интеллектуальными ресурсами для философской тематизации и постижения истории.

Все эти и ряд других весьма существенных условий, о которых будет сказано ниже, в полной мере были выполнены в рамках европейской культуры. Следовательно, с полным правом можно вести речь лишь об европейской философии истории тории. Вообще философию истории нельзя считать философской константой в том смысле, что там, где есть более или менее оформившаяся философско-теоретическая деятельность, там непременно будет наличествовать и философская рефлексия относительно исторического процесса, историчности настоящего, историчности индивидуального человеческого существования и т.п. Поэтому эта антология посвящена европейской, точнее западно-европейской философии истории.

Европейская цивилизация выработала три основные формы теоретического отношения к истории-теологию истории, философию истории и научную историографию. Не следует выстраивать их, как это иногда делают, в хронологической последовательности. Эти три формы теоретического постижения истории не выстраиваются в череду преемственности, и ни одна из них не замещает в полной мере другие. Скорее имеет смысл говорить о том, что или теология истории, или философия истории, или научная историография в различные эпохи определяют горизонт теоретического понимания истории. При этом преобладающая в какую-то эпоху форма теоретического отношения к истории тем или иным способом соотносится с другими формами, даже если такое соотнесение и не принимает отчетливо выраженного характера или если эти другие наличествуют лишь в рудиментарном виде.

Теология истории, философия истории и научная историография как формы теоретического отношения к истории многообразно связаны с различными идеолого-мировоззренческими образованиями. Такие образования, как правило, включают определенные картины исторического процесса, апелляции к собственному прошлому, призывы к созиданию будущего и т.п. Все это призвано служить прежде всего средством исторической легитимизации деятельности соответствующего коллективного социального субъекта.

Предметом философии истории является историческое измерение бытия человека. Объектом философского рассмотрения становится тот или иной сегмент исторической жизни человечества или всемирная история в целом. Особую сферу образует философское изучение границ, возможностей и способов исторического познания в его различных видах, прежде всего изучение научно-историографического и философского же познания истории. В этом случае философия берет на себя функции методологической рефлексии относительно исторического познания в его теоретических формах. Отсюда принятое в последнее столетие разделение философии истории на две разновидности. Первая осуществляет философскую тематизацию, философское исследование и осмысление исторического процесса как определенной бытийной сферы, объективной данности, как одного из важнейших, если не важнейшего, контекста существования человека. Такую философию истории, наиболее ярко и полно воплощенную в классических образцах, имевшую явное преобладание в истории существования этой философской дисциплины, принято называть материальной, или субстанциальной философией истории. Это название призвано отделить первую разновидность философии истории от второй, связанной с рефлексией относительно природы исторического познания, особенно теоретических способов постижения истории, и соответственно обозначаемой как формальная или рефлективная.

В этой антологии представлены работы или отрывки из работ, где осуществляется разработка проблем материальной, или субстанциальной, философии истории. В связи с этим и в этой статье кратко рассмотрим философско-историческую проблематику этого плана.

Материальная философия истории стремится к решению нескольких основных философско-теоретических задач. Одна из них - установление главных причин и факторов истории как таковой или истории в целом. Указание таких структурных моментов позволяет, с одной стороны, представить историю как особую сферу, наделенную своей бытийной спецификой, а с другой - показать ее структурированность, упорядоченность и соответственно изобразить ее как нечто понятное или даже рациональное.

Решение этой задачи сопряжено, как правило, с утверждением господства в истории всеобщностей того или иного рода. Постижение таких всеобщностей, как законы истории в целом или законы отдельных этапов, стадий, как фундаментальные факторы (природные, биологические или др.), обусловливающие социогенез и социальную динамику, понимается как постижение существенного, т.е. главного и определяющего содержание истории.

Главным конститутивным признаком такого подхода к целям философии истории является установка на какое-то сущностно-онгологическое постижение исторической жизни, это всегда онтологическая концептуализация ее первоистоков, фундаментальных структур, последних или высших движущих сил. Выделение такой задачи философии истории в качестве основной и служило обычно обоснованием ее притязаний на теоретический статус.

Еще одна задача философии истории продиктована стремлением осуществить какое-то хронологическое и процессуальное членение исторической жизни. Расчленение истории на эпохи, этапы, стадии и другие относительно замкнутые в содержательном отношении сегменты позволяет изобразить ее как упорядоченный процесс, каждый отрезок времени которого обусловлен в значительной мере предыдущими и в свою очередь играет известную, а то и определяющую роль в том, какими будут последующие времена, каким будет будущее.

Следующей задачей является выявление некоей общей формы или “фигуры”, протекания истории. Констатация того, что история принимает формы линии, круга, спирали и другие, призвана прежде всего предложить какое-то решение проблемы отношения между всеобщим содержанием истории и конкретными и многообразными историческими явлениями. Такая констатация позволяет также указать характер отношения между прошлым, настоящим и будущим. Это может быть линейно направленное развертывание, при котором времена не могут повторять друг друга; это может быть историческое движение по кругу или циклическое, не несущее с собой никакой принципиальной новизны; это может быть спиралевидное протекание исторической жизни, означающее определенное сочетание линейнообразного и кругообразного движения, и т.п.

Как бы завершающей задачей философского постижения истории можно считать попытки выявить “смысл истории”.

Смыслотеоретическое отношение к истории всегда ограничивается двумя крайними позициями. Первая заключается в полагании объективного всеобъемлющего исторического смысла. Теоретизирование по поводу такого смысла должно носить реконструктивный или отражающий характер. Историческая жизнь индивида есть пребывание или деятельность в охватывающей его смысловой сфере.

Смысл истории усматривается в реализации определенных принципов, идей, сущностей или ценностей. Такие объективно существующие всеобщности конституируют историческую жизнь человечества в организованное, упорядоченное целое, прозрачное для философской рефлексии. Сама эта рефлексия, прозревая и утверждая смысл исторической жизни, служит либо целям более адекватного и полного понимания божественного замысла относительно человека и его истории, либо целям просвещенного освобождения человечества, полной реализации “сущности человека”, воплощению неисчерпаемых творческих и конструктивных возможностей человечества.