Чем болел высоцкий в жизни. Что Высоцкий рассказывал о своей клинической смерти? Причина смерти Высоцкого. Что случилось на самом деле

Тридцать лет назад не стало Владимира Высоцкого .

Нет смысла рассказывать о значении его творчества, о масштабе дарования – это вещи настолько же очевидные, насколько очевидна гениальность Пушкина. Наверное, и Владимир Семенович был последним советским гением, чей уход стал символом конца эпохи. Но эту тему надо срочно заминать, потому что иначе непременно свалишься в пафосную херню, к которой сам покойный испытывал нескрываемое отвращение.

Сегодня все телеканалы вспоминают Высоцкого. Показывают кадры из “Гамлета”, повторяют фильмы с его участием. И… врут. Я уже слышал странный лепет про бригаду из Склифа, которая приехала 23 июля и не стала ничего делать из-за жутких “последствий алкогольной зависимости”. Наверняка, еще не раз расскажут о барде, которого сгубила водка.

Так вот давайте быть честными по отношению к честному человеку, каким был Высоцкий.

Последние года три алкогольная зависимость не занимала большого места в жизни Владимира Семеновича. Потому что ее сменила другая, еще более суровая, а именно – наркотическая. Первые наркотические опыты Высоцкого относятся к 76-му, когда одна добрая врачиха посоветовала ему морфий в качестве средства выхода из запоя. Мол, один укольчик, и снова в форме. Друг Высоцкого, Михаил Шемякин, утверждает, что это была чуть ли не спецоперация КГБ. Как на самом деле – теперь никто не знает, но Высоцкий отнесся к наркотикам с большим воодушевлением. Потому что они позволяли расслабляться без сильного внешнего эффекта, которым сопровождается употребление водки. А быть постоянно в тонусе для Высоцкого было очень важно из-за очень жесткого рабочего графика и высокого социального статуса. Ведь, несмотря на отсутствие заметного официального признания, он был настоящей советской суперзвездой.

Года до 77-го наркотики не играли особой роли в жизни, и стали серьезной проблемой только к концу 78-го. До этого же, по свидетельству фактической гражданской жены (и ее звали не Марина Влади, с которой они виделись нечасто), уколы морфия делались только после изматывающих спектаклей “Гамлета”, чтобы “восстановить силы”. Надо понимать, что в те годы морфий не считался ужасом-ужасом, и злоупотребление им воспринималось, как относительно невинная забава. Поэтому проблем с “лекарством”, как называл Высоцкий наркотики, у него не было. Что-то приносили знакомые врачи, иногда уколы делали медсестры в больницах, и известны случаи, когда Владимир Семенович просто останавливал “скорую” и имитировал почечную колику. Он же был актером! А уж сколько наркотика ему передавали за бугор пилоты “Аэрофлота” под видом сердечных капель…

Известная клиническая смерть 25 июля 1979 года в Бухаре – следствие иньекции неизвестного препарата, который Высоцкому на местном рынке подсунули под видом морфия.

В 1980-м году, когда зависимость стала слишком очевидной, Высоцкий предпринимает несколько попыток вылечиться. Он делал гемосорбцию – мучительную очистку крови. Он ложился в парижскую клинику. Наконец, уезжал с Мариной Влади в заброшенный уголок на юге Франции и пытался соскочить сам. Увы, все тщетно.

К началу августа Высоцкий твердо пообещал Влади завязать, и, когда начавшаяся Олимпиада перекрыла многие каналы получения наркотиков, особенно и не настаивал на их добыче. Хотя найти можно было. “Заменой” морфию стали водка и – временами – кокаин. Однако бригада из Склифа испугалась не алкогольного опьянения, из него Высоцкий уже практически вышел (он очень сильно пил в начале июля, когда умер один старый актер Театра на Таганке, Олег Колокольников). Просто личный врач Высоцкого, который в последние дни жизни находился постоянно рядом, так накачал его различными, противоположными по действию лекарствами, что транспортировка куда-либо была попросту невозможной. Было принято решение подождать до 25 июля, пока Высоцкий хоть немного придет в норму. Ну и подождали…

Что именно произошло в ночь с 24 на 25-е июля тоже не очень ясно. Официальная версия – инфаркт. Те же врачи из Склифа говорили, что на самом деле Высоцкий, находившийся под воздействием большой дозы хролалгидрата (сильнейшее успокоительное и релаксант), задохнулся завалившимся языком, а личный врач это проспал и очнулся, когда было уже поздно. Участковый, изучавший обстоятельства смерти, настаивал, что друзья, уставшие от выходок умирающего Высоцкого, связали его простынями и легли спать, а хрупкие сосуды наркомана не выдержали.

В любом случае, вскрытия не делалось, и подлинная причина смерти была в прямом смысле унесена в могилу. Но, простите за откровенность, спасти Высоцкого от самого себя было уже невозможно. Он умер бы все равно, счет шел на месяцы. Организм был подорван до предела – печень отказывала, не справлялось сердце, на ноге развилось сильнейшее воспаление от иньекций (те, кто видел Гамлета и Хлопушу в исполнении Высоцкого, знают – он не мог делать уколы в вены на руках, надо было играть с голым торсом). Строго говоря, нормальный человек от таких экспериментов над собой умер бы лет в двадцать пять. Могучий организм Высоцкого продержался гораздо дольше, и до последнего его физическая форма была впечатляющей. Посмотрите поздние ролики – уже летом 1980-го он делает на сцене Таганки такую стойку, какую не повторить и гораздо более молодому и здоровому человеку. Но, увы, свои пределы есть у каждого. Свой Высоцкий нащупал в 42. Как и Элвис, кстати.

Так вот объясните – почему везде так много пишется про бухло, но ни слова про наркотики? Боятся снизить образ народного героя? Ну, не знаю, не знаю. О наркомании Элвиса Пресли написаны десятки книг, и это не мешает нам любить его творчество. А ведь Высоцкий, в отличие от Элвиса, находил в себе мужество бороться с зависимостью и, фактически, умер в борьбе с ней. Чем это не пример для молодежи, знакомой с наркотой не понаслышке? Почему нельзя говорить, что наркотики убили даже такого сильного человека, как Владимир Семенович, и потому тебе, дрищ малолетний, лучше к ним даже не прикасаться?

Вместо этого нам навязывают образ бардика, который грустно сбухался от того, что его не признавала советская власть. Нет, ребята, все не так.

P.S. Тем, кто заинтересуется не самыми радостными подробностями, рекомендую книгу Валерия Перевозчикова “Правда смертного часа”.

Владимир Высоцкий всю жизнь страдал от двух зависимостей. Он много курил, а с возрастом стал все чаще выпивать, периодически уходя в самый настоящий запой.

От острой алкогольной интоксикации у известного актера и барда развились сердечная и почечная недостаточности. Родные Высоцкого пытались справиться с проблемой и периодически уговаривали его лечиться.

Наркотическая зависимость

Врачи, чтобы вывести Владимира Семеновича из особо критических состояний, нередко применяли мощные стимуляторы наркотического ряда. Этим они оказали Высоцкому настоящую медвежью услугу, превратив сильно поддающегося зависимостям актера в закоренелого наркомана.

С середины 1975-го Высоцкий практически перестал пить. Алкоголь теперь ему заменили более мощные вещества – морфий и амфетамин. Спустя 2 года актер стал употреблять эти препараты уже на постоянной основе, не в силах справляться с ломками. Его здоровье все сильнее ухудшалось. Врачи предрекали Высоцкому скорую смерть, если он не откажется от наркотиков.

Эти предсказания полностью оправдались. В 1979 году Владимир Семенович во время гастролей в Бухаре пережил первую клиническую смерть. Через год у Высоцкого опять случился кризис из-за проблем с покупкой наркотиков.

Ожидаемая смерть

Владимир Высоцкий в последние годы неистово работал и много гастролировал, как будто ощущая, что ему мало осталось. Он буквально не жалел себя, сгорая как свеча. Наркотики сделали свое дело, и в 1980-ом Владимир Семенович умер во сне от обширного инфаркта. По другой версии, он задохнулся (второй диагноз: асфиксия). Все близкие и друзья, как один, сделали вывод: наркотики все-таки убили Высоцкого.

Отец барда не позволил произвести вскрытие, поэтому точная причина смерти так и не была установлена. По свидетельствам близких, Высоцкий в последние дни очень плохо себя чувствовал, жаловался на сильные боли в области сердца и нехватку воздуха. Его нужно было срочно госпитализировать, но врачи почему-то тянули.

Анатолий Федотов, личный врач певца, рассказывал, что его собирались перевести на аппарат искусственного дыхания. Но Владимир Семенович так и не дождался помощи, в которой так сильно нуждался. Он очень мучился, но получил только укол снотворного, от которого впал в умиротворяющий сон. Через несколько часов, глубокой ночью 25 июля он скончался.

В январе исполняется 80 лет со дня рождения самого популярного во времена позднего СССР человека в нашей стране – Владимира Высоцкого: его песни звучали в каждом доме по всей стране. Но вот, что поразительно. До сих пор точно не известно, отчего именно умер народный кумир. Запись в заключении о смерти гласила: «Острая сердечно-сосудистая недостаточность». Однако…

Википедия пишет о причине кончины поэта так: «В ночь на 25 июля 1980 года, на 43-м году жизни, Владимир Высоцкий скончался во сне в своей московской квартире от острой сердечной недостаточности. Непосредственная причина смерти остаётся спорной, так как вскрытие (по настоянию отца поэта) не производилось».

Циркулировали самые разные слухи: и самоудушение, и смерть от наркотиков, и злоупотребление алкоголем и т.д. В недавнем фильме Первого канала «Высоцкий. Спасибо, что живой», о котором в свое время уже писало «Столетие», – подробно рассказывалось о трагедии поэта, однако никакого отношения к событиям реальной биографии народного барда эта картина не имеет. Фильм основан на подменах, настоящие конфликты замещены фальшивыми. «Нет главного – правды. Продюсеры Первого канала воспользовались Высоцким, как когда-то бессовестно им пользовались некоторые «друзья», – такой вывод содержался в этой статье. По фильму получается, что Высоцкий погиб вроде бы от наркотиков. Хотя от наркотиков просто так не умирают. Умирают от передозировки. Но ее не было. Так что же было?

Между тем еще в 2015 году, спустя 35 лет после смерти Высоцкого, сенсационную версию его гибели выдвинул Павел Николаев (он ее озвучил во время интервью телеканалу «Россия»).

В то время он был участковым дома, где жил Высоцкий, в чине капитана милиции и проводил дознание по поводу смерти поэта.

Николаев считает, что Высоцкого неумышленно убили его «друзья». А недавно в сети со ссылкой на сайт EG.RU появилась еще одна версия интервью того же Николаева, в котором он приводит подробности гибели поэта. Причем в компетентности Николаева сомневаться не приходится, он награждался как «Лучший участковый Москвы» и дослужился в милиции до чина полковника.

«В 80-м, – рассказал он, – я вплотную столкнулся с окружением Высоцкого. И мне стало жаль этого человека. Он окружал себя такими в кавычках “друзьями”! Перед Олимпийскими играми Москва обезлюдела. Известие о смерти Высоцкого пришло, будто гром среди ясного неба. Мне – указание от начальства: обеспечивать общественный порядок у его дома. Я стоял во дворе и наблюдал за обстановкой. Естественно, видел, кто приезжал. Прекрасно понимал, что на автомобилях с крутыми номерами прибывали работники КГБ и МВД. Я был уверен, что смерть будут расследовать специалисты рангом повыше моего. И был крайне озадачен, когда почти через месяц мне на стол легли рапорт инспектора уголовного розыска и протокол осмотра трупа Высоцкого. Почему через месяц – не знаю. Скорее всего, они находились где-то на рассмотрении.

– Вот тебе, товарищ капитан, месячный срок. Проверяй и доводи до конца, – сказал начальник отделения милиции.

Я стал внимательно знакомиться с делом. Оказалось, в морг труп не возили и вскрытие не производилось. Свидетельство о смерти тоже не оформлялось. Кроме двух бумажек – ничего! Мы не могли даже взять копию свидетельства о смерти Высоцкого в загсе. Уголовного дела ведь не было. Оригинал свидетельства о смерти – на руках у родственников. При этом меня сильно тревожили упоминания в рапорте участкового о следах на запястьях и ногах тела Высоцкого.

Что я должен был делать в первую очередь, к кому обратиться? Конечно, к родственникам. Звоню матери Высоцкого. Приношу ей соболезнования. Но Нина Максимовна наотрез отказалась вступать со мной в беседу. Пошел к ней на квартиру. После отказа говорить со мной, вынужден был сказать: «Вы что, не хотите узнать правду о смерти вашего сына?». Она посмотрела на меня как-то отстраненно и заявила: «Не чета тебе, капитан, люди меня опрашивали. Полковники из КГБ! Никто с тобой разговаривать не будет».

Выяснилось, что именно мать Высоцкого после его смерти запретила проводить вскрытие. От Нины Максимовны удалось узнать, что в шесть часов утра 25 июля часа два ее опрашивали люди из КГБ. Затем в квартиру вошли сотрудники МВД. Тоже долго беседовали с ней. И только часов в 11 туда допустили инспектора уголовного розыска из 88-го отделения милиции – для осмотра и описания трупа.

Плохо, когда родственники не дают получить объективные данные о смерти. В частности, провести вскрытие тела. Значит, им есть что утаивать. Допускаю, что таким образом не хотят выносить сор из избы.

Первые подозрения

К тому времени у меня уже были подозрения, что Высоцкий умер не своей смертью: ребята из общежития консерватории, оно как раз напротив его дома, рассказали, что в ту ночь Владимир находился в квартире не один… Но нужно было что-то предпринимать. Я решил пойти в Театр на Таганке, к Любимову. Он наотрез отказался общаться. И я отправился бродить по театру. Разговорился с рабочими сцены, в бухгалтерию зашел. За полтора часа понял: не все гладко в этом театральном коллективе. Отношение к Владимиру Семеновичу оказалось полярным. Письменных объяснений в театре ни у кого не брал. Прекрасно понимал, что веду дознание, а расследование еще впереди.

Приезжал на Таганку дважды. Одна из служащих рассказала о концертах Высоцкого. С кем и как он их проводил. И что незадолго до смерти Владимир бросил пить с помощью медикаментозных средств. За несколько дней до трагедии он был приглашен на концерт на чьей-то госдаче. И там произошло то, что ему не понравилось. Высоцкий рассказал о случившемся своим друзьям. Собирался даже песню об этом написать. И буквально сразу его вызвали в КГБ. После чего Высоцкий сделал вывод: в его ближайшем окружении – гэбэшный стукач. Вот тогда-то Высоцкий сорвался по-крупному, снова запил.

…В ту последнюю для Высоцкого ночь в его квартире выпивали. Было несколько человек, в том числе женщины. А легендарный актер, когда выпивал, был, мягко говоря, очень приставучим.

История развивалась так: где-то в промежутке с 23 часов до начала первого ночи эти «друзья», решив, видимо, остудить пыл Высоцкого, связали его по рукам и ногам и положили на лоджию.

Об этом я узнал от актера Янкловича (администратора Театра на Таганке – прим.ред) и врача-анестезиолога Федотова, опрос которых проводил. Они сами все это написали, засвидетельствовали свои показания. Испугались жутко. Почувствовали, что им грозит расследование по уголовному делу.

Так все и было – оставили друга на лоджии. А сами в это время пили, разговаривали. Вспомнили о Высоцком только около четырех утра. Сунулись, а он уже холодный. Перенесли тело в комнату, развязали, вызвали мать. И до шести утра вели переговоры. Потом пошли звонки разные – друзьям, в милицию, в «скорую» и так далее. Стали стряпать медицинские справки, свидетельство о смерти.

Вспоминаю, как во время разговоров с «друзьями» выяснилось, что тело Высоцкого уже после смерти трогали, переносили. Хотя признаваться в этом никто из них не хотел. Во время беседы со мной эти люди множество раз ошибались, проговаривались, юлили. Чувствовалось, что на беседу они шли подготовленными, чтоб лишнего не сболтнуть. Видно было, что сговорились.

Когда побеседовал со всеми, стало понятно, что у Высоцкого слабые сосуды и связывать его надолго ни в коем случае было нельзя, только минут на 10 – 15. Не больше! Между прочим, «друзья» эти очень хорошо были осведомлены о слабых сосудах Владимира. И что контролировать его нужно буквально каждую минуту. Но, по их словам, «не догадывались», что все может так печально кончиться. Хотя Федотов – профессиональный врач. В материалах дознания не акцентировалось внимание на том, чем именно связывали Высоцкого. Для возбуждения уголовного дела нужен был сам факт связывания.

«По неосторожности?»

Основной мой вопрос к судмедэксперту следующий: можно ли было связывать человека с такими слабыми сосудами? И была ли прямая связь между связыванием и смертью? То есть я четко высказал мысль об убийстве по неосторожности. Пришлось писать заявление начальству на продление расследования. Никак не укладывался в отведенный срок. Тем временем судмедэксперт дал свое заключение – по всем вопросам утвердительный ответ.

Самое важное, что во время связывания произошло сдавливание стенок сосудов, что привело к обширному кровоизлиянию. Поэтому родственники и не давали разрешение на вскрытие. Выгораживали друзей или боялись чего-то? Кто же теперь скажет? Но факты – вещь неоспоримая. После того как Янклович и Федотов написали показания, я высказал все, что о них думаю. И написал рапорт на возбуждение уголовного дела в отношении этих двух товарищей. По факту убийства по неосторожности.

А ровно через сутки меня вызывают к руководству. Убеждают подписать отказ в возбуждении уголовного дела. Через сутки компромисс с начальством мы нашли: от возбуждения мне пришлось отказаться, но папку со всеми собранными материалами я забрал с собой. Документы эти до сих пор хранятся в моем архиве. Остаюсь при своем мнении: возбуждать уголовное дело тогда было нужно.

Почему дело прикрыли? Скорее всего, кто-то наверху дал команду. Естественно, по согласованию с семьей Высоцкого. Возможно ли, что его смерть связана с КГБ? А зачем Комитету его убирать? К тому времени он достаточно плотно вписывался в общественную жизнь. Диссидентом не стал. Иногда слышу, что Высоцкий был сильным мужиком. Если судить по песням, по голосу, то – да! А если по жизни… Наркотики – это сила, что ли? Сначала – безволие, слабость, потом – болезнь. Хотя ведь можно было лечиться. Понятно, что риск оказаться в подобной ситуации при малейшем стрессе очень велик. Но загубить себя к сорока годам? И где же тут сила? Позже я узнал, что Федотов и Янклович вскоре после смерти Высоцкого уехали из страны. Один – в Израиль, другой – в США. Боялись продолжения следствия. Но правда, какой бы тяжелой она ни была, все равно свой путь к людям найдет…», – такой вывод сделал из своего рассказа Павел Николаев.

Или «речь идет об убийстве…»

Версии о том, что Высоцкий умер не своей смертью, выдвигали и другие. О проблеме артиста с наркотиками писала в свое время еще его жена Марина Влади в автобиографичной повести «Владимир…». Говорили, что Высоцкий не справился с алкогольной зависимостью. Ведь он не раз предпринимал попытки побороть страшную болезнь, ложился в больницы. Его личный врач Анатолий Федотов вспоминал: «Несколько раз я делал «вшивку». Володя следил: сколько таблеток, на какой срок. Он привозил их из-за границы…».

В передаче телеканала, посвященной гибели Высоцкого, прозвучало одно очень важное свидетельство Ольги Свиридовой, гражданской жены близкого и преданного Высоцкому друга – Всеволода Абдулова:
– Сева сказал мне тогда: « 24-го июля я приехал к нему. Ничего не предвещало беды. Все было нормально. Уехал я от него вечером. Все было хорошо. Утром 25-го мне позвонили и сообщили о смерти Володи. Я собрался и поехал туда. …Считаю, что речь идет только об убийстве. Люди из окружения. Он умер не своей смертью. Ему помогли…».

На эту же тему по телевидению было озвучено еще одно свидетельство: соседа Высоцкого по дому. По его словам, в шампанское, которое пили в тот вечер в квартире Высоцкого, якобы был подмешан яд.

Однако, поскольку вскрытия не проводилось, то такой факт установлен не был.

Писатель Федор Раззаков написал на тему гибели Высоцкого целую книгу. «Возможно, – утверждает он, – кому-то было выгодно то, что Высоцкий «на игле», в полной зависимости, и годы его сочтены. Думать, что здесь обошлось без КГБ, наивно. Предположим, Высоцкого не хотели сажать за наркоту, чтобы не делать его в глазах народа “узником”. Но почему его не лечили от наркомании и не перекрыли доступ к наркотикам? Почему последние дни он провел в агонии, а его не везли в больницу друзья-врачи, которые по какому-то неписаному правилу отвечали за здоровье барда? Уверен, что в архивах КГБ есть ответы на многие вопросы», – утверждает Раззаков.

Однако обвинять КГБ в распространении наркотиков и потворствовании наркомании Высоцкого – полная чепуха! Во-первых, поэт не был диссидентом, у него был заграничный паспорт, и он много раз свободно выезжал за границу. А тем, кто был у КГБ «под колпаком», в те времена такого не позволяли. Смерть Высоцкого наступила в год Олимпиады, когда руководству СССР совсем не нужны были скандалы или народные волнения, которыми обернулась бы смерть любимого в народе барда. Ведь в день похорон артиста площадь перед Театром на Таганке была переполнена народом, проститься со своим кумиром пришли десятки тысяч москвичей. Марина Влади сказала одному из друзей мужа Вадиму Туманову: «Вадим, я видела, как хоронили принцев, королей, но ничего подобного не видела!..».

«Забирайте его утром!»

Итак, никакое «ужасное КГБ» не могло быть причастно к убийству Высоцкого, если оно и в самом деле произошло. Но кто же тогда? И тут снова упоминают о враче Федотове и других, кто был рядом с поэтом в ту роковую ночь. В уже упомянутой книге Федор Раззаков пишет, что накануне гибели поэта «Федотов и Янклович заехали в Институт имени Склифосовского, где Федотов попросил у врача Леонида Сульповара хлоралгидрат для Высоцкого – видимо, получение препарата легальным путем должно было обеспечить алиби Федотову. Это довольно токсичное лекарство назначают при перевозбуждениях, однако оно противопоказано больным с нарушениями функций печени и почек, а также при заболеваниях сердечно-сосудистой системы. У Высоцкого эти болезни были. Сульповар отказался выдавать лекарство. Однако просителям удалось-таки уговорить…

Оксана Афанасьева (последняя девушка Высоцкого – прим. ред.) вспоминает: «С одной стороны, он (Федотов) колол успокаивающее, снотворное, а с другой – вводил тонизирующие препараты. Он делал настолько странные вещи, что даже я удивлялась…» Высоцкий должен был замолчать навсегда, но этого не случилось. Причем по случайности. Дело в том, что сосед Высоцкого по подъезду Валерий Нисанов (он жил двумя этажами выше – на десятом) тоже не доверял Федотову. Поэтому вечером 23 июля он позвонил все тому же врачу Склифа Сульповару и попросил его приехать к Высоцкому. Тот согласился и взял с собой еще и Станислава Щербакова. Именно эти двое и предотвратили в тот день возможное убийство Высоцкого. Вот как об этом вспоминает Щербаков: «Когда мы узнали, в каких дозах и в каких смесях хлоралгидрат будет применяться, мы с Леней стали на дыбы! Решили сами поехать на Малую Грузинскую. Реанимобиль был на вызове, мы сели в такси. Приезжаем, открывает дверь какая-то девушка. На диване под одеялом лежит человек… Это был Федотов – тогда я в первый раз с ним столкнулся…».

Судя по всему, Федотов должен был накачать Высоцкого хлоралгидратом и оставить одного. После чего врач должен был лечь спать, чтобы обеспечить себе алиби: дескать, все произошло без его ведома.

А подтвердить это должен был свидетель – Оксана Афанасьева, та самая девушка, которая открыла нежданным гостям дверь. Именно такая ситуация и произойдет два дня спустя, когда Высоцкий все же умрет.

Вернемся к рассказу Щербакова: «… видим: Высоцкий в асфикции – Федотов накачал его большими дозами всяких седативов. Он лежал практически без рефлексов… У него уже заваливается язык!.. Видим, что дело очень плохо. Но ведь и Федотов – реаниматолог-профессионал! Я даже не знаю, как это назвать – это не просто халатность или безграмотность!.. Мы пытались у него узнать: что он делает, по какой схеме… Федотов не очень-то распространялся, но мы поняли, что от промедола он хочет перейти к седативным препаратам – седуксен, реланиум, хлоралгидрат… В общем, через всю «седативу», минуя наркотики. Но это неправильная позиция! И теперь абсолютно ясно, что Высоцкого просто «проспали», – делает вывод Раззаков. Кстати, приехавшие из Склифа врачи предложили немедленно отвезти Высоцкого в больницу, но Федотов в категорической форме воспротивился.

– Приезжайте 25-го утром и забирайте! – предложил он. Но 25-го утром пришлось забирать уже труп поэта…

Так кому же это было выгодно?

Быть может, разгадка тайны гибели Высоцкого кроется в словах капитана милиции Николаева, который в конце своего интервью сообщил, что два человека, которые в ту роковую ночь находились в квартире Высоцкого – врач Федотов и главный администратор Театра на Таганке Янклович – сразу, как только началось следствие, уехали за границу. Следы ведут именно туда?

И в самом деле, ведь загадочная смерть такого популярнейшего человека в год Олимпиады, которую США бойкотировали, с обвинением в адрес КГБ в злодейском устранении «неугодного Кремлю» барда вполне могла быть выгодна тем, кто уже тогда вел активную работу по развалу СССР.

Не случайно же потом живущий в Израиле публицист Марк Эпельзафт опубликовал на интернет-сайте «9 канал» вызвавшую громкий резонанс статью «Побег, который не удался», в которой выдвинул версию о том, что Высоцкого убили за то, что он будто бы «планировал бежать из СССР в США».

Некоторые, конечно, при этом иронически усмехнуться: опять, мол, и тут «коварные происки Запада»! Да еще столько лет прошло… Но вспомним про громкое убийство Распутина – только через сто лет в Англии признали, что «святого старца» на самом деле убил в Петрограде английский агент. Так может, прав был следователь Николаев, когда намекал, что «правда, какой бы тяжелой она ни была, все равно свой путь к людям найдет…»?

Владимир Высоцкий исполнил «Дорожную историю».
И у нас с вами тоже дорожная история. Мы продолжаем об одной из самых известных поездок Владимира Семеновича на территории Союза – его гастролях в Узбекистане в 1979 году.

В рассказе о гастролях в Узбекистане мы стараемся дать вам послушать не только поющего, но и говорящего Высоцкого.
Зачастую на своих выступлениях он говорил между песнями примерно одно и то же – это не секрет. Да и не мудрено: когда ты даешь в день по четыре концерта, и набор номеров повторяется, да и вообще счет выступлениям идет на сотни, трудно всякий раз находить новые слова и вспоминать новые истории – ведь всё уже многократно пересказано.

Учкудук, ДК «Современник», 21 июля 1979 года. Фото Г.Яковлева

Но в той поездке Высоцкий не раз отходил от привычного набора своих концертных штампов и баек.
А иногда и песни вспоминал, которые публично исполнял не так часто.

Нет меня - я покинул Расею:

Заканчивая первый концерт в Учкудуке, Высоцкий, прощаясь с аудиторией, решил рассказать ей о своих творческих планах.
До которых и мы непременно еще дойдем в нашем цикле:

От благодарных зрителей. Учкудук, ДК «Современник», 21 июля 1979 года. Фото Г.Яковлева

Самое поразительное, что отработав четыре концерта в раскаленном 40-градусной жарой Учкудуке, Высоцкий ночью поехал в гости, где фактически дал еще одно выступление.
Это был день рождения одного из организаторов приезда Высоцкого в Узбекистан – Анатолия Кацая. Анатолий Иванович занимал серьезный пост в Навоийском горно-металлургическом комбинате, в структуру которого входили еще рудники в Зарафшане, Учкудуке. Во всех этих городах Владимир Семенович выходил тогда на сцену.

А в ночь с 21 на 22 июля в местном охотохозяйстве отмечали день рождения Анатолия Кацая, и за этими посиделками были довольно любопытные беседы, а Высоцкий спел для именинника и гостей несколько песен.

К слову, мы с вами услышали редкий вариант исполнения этой вещи, куплет которой никогда не звучал на других известных фонограммах: «Красноярск – мне знакомый маршрут…».

В этих застольных разговорах любопытно, насколько уважительно, безо всякой звездности и высокомерия держится Высоцкий, цитирующий, между делом, Окуджаву – «давайте говорить друг другу комплименты».
Он видел этих людей в первый и последний раз в жизни.

Всеволод Абдулов, Владимир Высоцкий, Анатолий Кацай, Валерий Янклович с работниками промышленных предприятий по дороге из Учкудука в Зарафшан, 22 июля 1979 года. Фото Юрия Тырина

И ночью, уставший, после четырех выступлений, пел для них с ни чуть не меньшей самоотдачей, чем на концерте.
При том, что обстановка за столом располагала, разумеется, к расслабленности и домашней непринужденности.

«Большому русскому поэту Владимиру Семеновичу Высоцкому от благодарных шахтеров Учкудука, 21 июля 1979 года»

Из Учкудука Высоцкий переезжает , где дает пять концертов, почти все в открытом летнем кинотеатре, в адскую жару, на диком ветру, поднимающем тучи пыли.

Зарафшан, ДК «Золотая долина», 22 июля 1979 года

И там у него начинаются серьезные проблемы с горлом.
Петь становится все труднее. Тем не менее, впереди Навои:

Вы, конечно, слышите, что голос у Высоцкого уже нездоровый.
Он продолжает работать, поет. На сцену с ним, как и в Зарафшане, и в Учкудуке, выходят Всеволод Абдулов и Елена Облеухова. Они заполняют паузы, давая Высоцкому передохнуть и перевести дух. Но в Навои он все равно между песнями гораздо больше обычного говорит с публикой.

И сегодня эти разговоры слушать не менее интересно, чем давно известные песни:

В Навои Высоцкий выступал на сцене Дворца Культуры «Фархад».
Он уже был здесь во время первого приезда с Театром на Таганке в 1973 году.

Валерий Золотухин, Владимир Высоцкий, Борис Хмельницкий и Юрий Любимов у ДК «Фархад» (Навои), сентябрь 1973 года. Фото Виктора Красса

Шикарное здание, построенное в начале 70-х по проекту ленинградских архитекторов.
Здесь и до, и после Высоцкого не раз выступали звезды советской эстрады того времени и просто знаменитые артисты.

Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин и Вениамин Смехов во внутреннем дворике ДК «Фархад» (Навои),
сентябрь 1973 года. Фото Анатолия Васильева

По иронии судьбы так получилось, что в конце 80-х один из соавторов нашей программы Александр Ковановский служил в Советской армии именно в Навои.

Александр Ковановский. Навои, 1988 год

И организовал там концертную бригаду, выступавшую два года с постановкой, посвященной Высоцкому.
И волей случая познакомился с работником ДК «Фархад», записавшим один из тех самых концертов, фрагменты которых мы сейчас слушаем.

Навои, ДК «Фархад». Конец 80-х

Копия этой концертной записи, привезенная впоследствии Ковановским в Москву как ценнейшая по тем временам реликвия стала одним из первых звуковых экспонатов архива будущего Музея Высоцкого.

Эта песня прозвучала в Навои с неожиданным смыслом.

Навои, ДК «Фархад», 26 июля 1979 года. Фото Аркадия Чернышёва (корреспондента газеты «Индустриальный Навои»)

Как вы уже знаете, принимал Высоцкого местный горно-металлургический комбинат.
Предприятие союзного, к тому же стратегического значения. Здесь добывали уран. Поэтому снабжались и Навои, и Учкудук, и Зарафшан не хуже Ташкента – на уровне лучших городов страны. К тому же на этих предприятиях работало очень много русскоязычных специалистов. Поэтому и залы были переполнены, и реакция публики была очень живой, и зрители хорошо понимали и реагировали на все шутки Высоцкого.

Навои, ДК «Фархад», 26 июля 1979 года. Фото Аркадия Чернышёва (корреспондента газеты «Индустриальный Навои»)

В этой поездке рядом с Высоцким был еще один очень интересный человек – горный инженер Василий Повереннов.
Он тоже работал на комбинате. У него была квартира в Зарафшане. Именно там было сделано немало ставших впоследствии известными снимков из той поездки.

Владимир Высоцкий и Василий Повереннов. Зарафшан, квартира Василия Повереннова, 24 июля 1979 года

Увидите эти фото – обратите внимание: Высоцкий и на этих снимках и на кадрах, сделанных на концертах – с усами!

Из Зарафшана до Учкудука и обратно Повереннов устроил для Высоцкого прогулку на вертолёте, показал сверху те самые котлованы и терриконы, где добывали уран открытым способом, и от той поездки тоже остались любопытные снимки.

Всеволод Абдулов, Владимир Высоцкий, Анатолий Федотов с работниками промышленных предприятий по дороге из Учкудука в Зарафшан, 22 июля 1979 года. Фото Юрия Тырина

Через год, в июле 1980-го, незадолго до смерти, Высоцкий пошлет Повереннову письмо с фотографией и автографом как раз со съемки в квартире у Василия Васильевича.

Из Навои путь лежал в Бухару и Самарканд.
До Самарканда Высоцкий так и не доехал.

Владимир Высоцкий и Владимир Гольдман. Остановка по дороге из Учкудука в Зарафшан, 22 июля 1979 года.
Фото Юрия Тырина

А про выступление в Бухаре нам толком ничего не известно, и записи фонограмм не сохранилось.
Зато именно в Бухаре произошел драматичный эпизод, который называют «клинической смертью Высоцкого». Эпизод этот многократно описан и даже экранизирован.

С вашего позволения мы не будем смаковать все подробности этой истории.
Но сделаем два важных уточнения. Во-первых, принято считать, что произошло это ровно за год до смерти, 25 июля 1979 года. Но это неверно. Даже 26 числа Высоцкий еще был в Навои и выступал там.

Навои, ДК «Фархад», 26 июля 1979 года. Фото Аркадия Чернышёва (корреспондента газеты «Индустриальный Навои»)

Истинная дата происшествия другая, но тоже символическая – 28 июля.
Ровно за год не до смерти, а уже до похорон Владимира Семеновича.

Ну а во-вторых, практически все профессиональные врачи, ознакомившись по описаниям очевидцев с подробностями так называемой клинической смерти Высоцкого, уверенно говорят о том, что это все-таки была не клиническая смерть, а глубокой обморок.

Зарафшан, квартира Василия Повереннова, 24 июля 1979 года. Фото Василия Повереннова

Я благодарю за помощь в подготовке этой программы Юрия Гурова и наших друзей из Творческого объединения «Ракурс» Александра Ковановского, Александра Петракова, Игоря Рахманова, Олега Васина, Николая Исаева, Валерия и Владимира Басиных.

Гастроли в июле 1979 года были последним визитом Владимира Высоцкого в Узбекистан.

Навои, ДК «Фархад», 26 июля 1979 года. Фото Аркадия Чернышёва (корреспондента газеты «Индустриальный Навои»)

Это была очень интересная, но очень трудная поездка, которая завершилась досрочно.
До Самарканда Высоцкий так и не доехал. Но именно в этом городе в 1988 году появилась одна из первых в Союзе улица Высоцкого. К сожалению, в 1996 году она получила уже другое название.

При подготовке программы использованы:
– фотографии из архивов Сергея Алексеева, Олега Васина и Творческого объединения «Ракурс»;
– фонограммы из архивов Александра Петракова и Валерия Басина;
– Марк Цыбульский, «Высоцкий в Средней Азии и Смерть, которой не было»;
– Сергей Кирюхин, «Улица Высоцкого, г. Самарканд».

Напомним, что наше мультимедийное издание состоит из двух частей.
Первый том – непосредственно книга. Второй «том» – этот как раз та часть, где «живут» полный звук всех ста Глав и электронная версия каждой Главы.

Мы уже сообщали вам, что весь звук записан нами на флешки.
А теперь докладываем, что и второй том целиком отпечатан в типографии. Между прочим, с технической точки зрения его изготовить было сложнее, чем напечатать книгу.

Как свидетельство того, что работа, хоть и с неимоверными трудностями, но упорно продвигается вперёд – ещё несколько отрывков из книги в уже свёрстанном виде.

Посмотрите по номерам глав, и вы поймёте, что финиш действительно всё ближе.

А мы постараемся, как говорил на своих выступлениях Владимир Семёнович, отработать в ближайшие недели «не только всю программу, но даже с перевыполнением», то есть ускориться как только возможно – НО! – не в ущерб качеству!

Антон Орехъ и Творческое объединение «Ракурс»

Посмотрел вчера фильм о последнем годе жизни Высоцкого по первому каналу. Собираюсь сходить и на фильм, который только что вышел. Как я понял из рецензий он посвящен эпизоду клинической смерти случившийся у Высоцкого в Бухаре.

Я нашел, когда опубликованные интервью журналу "Столица". С современной точки зрения мне кажется, что Высоцкий ушел из жизни от инфаркта, а не от передозировки наркотиков (хотя параллели с Майклом Джексоном прослеживаются: укол "снотворного", отошедший, "заснувший" врач. Смерть во сне). Но то что доктора описывают в последний день - боли в сердце, стонал, не находил себе места - похоже на острый коронарный синдром. Почему они не отвезли его в больницу не понятно.

Ниже отрывки статьи с воспоминаниями врачей.

Леонид Сульповар:
Реанимобиль — и целая кавалькада машин

— Я познакомился с Высоцким в 69-м году, он лежал в нашем институте Склифосовского. Был в очень тяжелом состоянии после желудочного кровотечения. Тот самый случай, который подробно описывает Марина Влади в Своей книге «Владимир, или Прерванный полет».

— Желудочное кровотечение, а не разрыв сосуда в горле?
- Желудочно-кишечное кровотечение - это окончательный диагноз, а причины могут быть разными. Тогда диагностика была не на столь высоком уровне, я даже не помню, делали мы гастроскопию или нет. Но мы думали, нет ли там кровотечения из вен пищевода.

— Была ли опасность для жизни?
— Конечно. Если говорить медицинскими терминами: резко упало давление, был очень низкий гемоглобин. Именно поэтому Высоцкий и попал в реанимацию, надо было проводить интенсивную терапию. Но вывели мы его из этого состояния довольно быстро, кажется, он выписался прямо от нас. Ну, может быть, полежал некоторое время в «хирургии».

Марина Влади все это время была в отделении?
— В палату мы ее не пускали, а вот в ординаторской она сидела все это время.
Как-то само собой получилось, что мы после этого случая начали в тяжелые минуты Володе помогать. В периоды его «уходов в пике». Приезжали и выводили его из этих состояний. Помогали, во всяком случае. Трудно сказать, насколько часто это было.

А что такое «уход в пике» — с точки зрения медицины?
— В пике или в штопор? В тот период это было просто злоупотребление алкоголем. И уход из этой жизни в другую, бессознательную, откуда нам и приходилось его «доставать».
Но был ли Володя алкоголиком? Всей информацией я не обладаю, были другие врачи, которые помогали ему... Но мне кажется, что алкоголиком он не был. Люди, подверженные этой патологии, — запущенные, опустившиеся... Володя был абсолютно другим. Когда через день или два мы выводили его из этого болезненного состояния, Володя становился другим человеком: собранным, подтянутым, готовым работать. Эти срывы, возможно, были какой-то формой разрядки. А еще это была форма ухода от мира, который его страшно раздражал. Смотрим телевизор: очередная банальность или глупость. Мы могли скептически улыбнуться или равнодушно отвернуться. А Володя не мог спокойно это выносить. Совершенно неадекватная, на наш взгляд, реакция! И потом еще долго не мог успокоиться. У него не было безразличия, свойственного большинству, он жутко переживал все, что происходило. Не мог смириться.

— А вы говорили с Высоцким об этих срывах?
— Никогда. Он и сам никогда не вспоминал об этом. Но чувство вины у Володи, конечно, было. Володя был достаточно скрытным человеком. Наверное, перед кем-то он раскрывался, но я не был с ним настолько близок. Со мной был один откровенный разговор.
В 1979 году мы сидели с ним в машине и часа полтора разговаривали. Его страшно угнетало болезненное состояние, он чувствовал, что уже не может творчески работать, что он теряет Марину. Он говорил обо всем, чего уже никогда не сможет вернуть в своей жизни...

— А вы говорили о болезни?
— Да, потому что к этому времени я уже знал о наркотиках. Володя говорил, что ощущает в себе два «я»: одно хочет работать, творить, любить — и второе, которое тянет его совсем в другую сторону, в пропасть безысходности. Он метался из одной стороны в другую. Два раздирающих начала делали его жизнь страшной и невыносимой.
Болезнь к этому времени зашла уже очень далеко. И я начал искать, что еще можно сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился. И у меня была большая надежда — и я Володю в этом убедил, — что мы выведем его из этого состояния. Лужников разрабатывал новый метод — гемосорбцию, но... То не было абсорбента, то ребята выезжали в другие города. А Володя ждал, каждый день звонил: «Ну, где? Ну, когда?» И наконец мы это сделали...
Я пришел к нему, посмотрел — и понял, что мы ничего не добились. Тогда мы думали, что гемосорбция поможет снять интоксикацию, абстинентный синдром. Но теперь ясно, что это не является стопроцентной гарантией.

— 23 июля 1980 года, вечером, вы были на Малой Грузинской.
— 23 июля я дежурил. Ко мне приехали Янклович и Федотов. И говорят, что Володя совсем плохой. Что дальше это невозможно терпеть и надо что-то делать.
Мы поехали туда. Состояние Володи было ужасным! Стало ясно» что или надо предпринимать более активные действия, пытаться любыми способами спасти, или вообще отказываться от всякой помощи.
Что предлагал я? Есть такая методика: взять человека на искусственную вентиляцию легких: Держать его в медикаментозном сне, в течение нескольких дней вывести из организма все, что возможно. Но дело в том, что отключение идет с препаратами наркотического ряда. Тем не менее хотелось пойти и на это. Но были и другие опасности. Первое: Володю надо было «интубировать», то есть вставить трубку через рот. А это могло повредить голосовые связки. Второе: при искусственной вентиляции легких очень часто появляется пневмония как осложнение. В общем, все это довольно опасно, но другого выхода не было.
Мы посоветовались (вместе со мной был Стас Щербаков, он тоже работал в реанимации и хорошо знал Володю) и решили: надо его брать. И сказали, что мы Володю сейчас забираем. На что нам ответили, что это большая ответственность и что без согласия родителей этого делать нельзя. Ну, что делать — давайте, выясняйте. И мы договорились, что заберем Володю 25 июля. Мы со Стасом дежурили через день. Володя был в очень тяжелом состоянии, но впечатления, что он умирает, не было. Ну а двадцать пятого... Мне позвонили... И я вместо дежурства поехал туда...

Анатолий Федотов:
До сих пор не могу простить себе

Помню, что дело шло к осени 1975 года — конец сентября или начало октября. У Высоцкого поднялась температура, и Вадим Иванович Туманов вызвал Олега Филатова. А Олег по специальности травматолог, поэтому он и попросил меня. Вот тогда в первый раз я попал на Малую Грузинскую.
Потом я заехал еще раз, стали видеться почти каждую неделю, а чуть позже — и каждый день. И так до самой смерти.
Он мог вызвать меня в любое время суток, иногда звонил в три-четыре часа ночи:
— Толян, приезжай!

В последние годы бывали приступы удушья, возникало чувство нехватки воздуха.
Физически он был очень одарен от природы. Детский ревмокардит? Может быть, это и сказалось. Ведь главной причиной смерти была миокардиодистрофия, то есть почти полная изношенность, истощенность сердечной мышцы. Изношенность от всяческих перегрузок.

Покоя и отдыха он не знал. Но восстанавливался быстро. Тут особенности организма, но есть и ряд препаратов, которые способны восстанавливать работоспособность нервных клеток. И последние лет пять он был на этом «допинге». Он рано начал выпивать, а «выход из пике» у него был всегда очень тяжелым. И кто-то ему подсказал, что есть такие препараты. Он попробовал — вначале оказалось, что очень здорово. Это даже могло стимулировать творчество. Раз-два-три... А потом привык. Привыкание развивается очень быстро, организм истощается — это очень коварные лекарства. Долго на них надеяться нельзя.

А последние год-полтора он перестал контролировать себя. Уже не мог обходиться без допинга. И когда не было лекарства, лежал вялый, мрачный, иногда — злой. Уходил «в пике». Было такое ощущение, что у него отсутствует инстинкт самосохранения. Конечно, мы пытались говорить:
— Володя, да брось ты это дело!
— Не лезьте!
Убедить его было невозможно — однажды я попытался. Он меня просто выгнал из дома. Правда, через день позвонил:
— Толян, не обижайся. Чего не бы
вает между друзьями. Приезжай!
Туманов несколько раз ему говорил:
— Володя, надо кончать. Ты же писать хуже стал. Чем такая жизнь — лучше броситься с балкона!

Почти весь 1978 год он был в прекрасной форме. Срывы были, но в общем держался... 1979 год — примерно до июля был в норме.
А в июне он собирался на гастроли в Среднюю Азию. Я знал, что с ним едут Валера Янклович, Сева Абдулов, Володя Гольдман... Высоцкий собирает вещи, я стою рядом...
— Володя, а ты не хочешь взять меня с собой?
— Толян, с большим удовольствием! Почту за счастье.
Я как раз был в отпуске, и меня оформили артистом «Узбекконцерта». Маршрут: Ташкент, Навои, Учкудук, Зеравшан, Бухара.

В Бухаре он проснулся очень рано, часов, наверное, в шесть. И пошел на рынок, чего-то там съел. Я тоже встаю рано. Вдруг прибегает Гольдман:
— Володе плохо!
Я — туда. Он абсолютно бледный: беспокойство, громадные зрачки. Клиника отравления, но не только пищевого. И на глазах ему становится все хуже и хуже.
А все стоят напуганные. Я закричал:
— Ребята, он же умирает!
Он успел сказать:
— Толя, спаси меня...
Сказал и упал.
Я успел ввести ему глюкозу, но дезинтоксикация не наступала... Остановилось дыхание, на сонной артерии нет пульсации. И полное отсутствие сердечной деятельности.
У меня был кофеин — ввел прямо в сердце. И стал делать искусственное дыхание: рот в рот. Абдулову показал, как делать массаж сердца. И, видимо, сердечная мышца возбудилась — сердце заработало. Минут через пять стали появляться самостоятельные дыхательные движения. Я с таким остервенением дышал за него, что он, когда пришел в себя, сказал:
— Я чувствовал, что моя грудная клетка расширяется — чуть не разрывается.

Это была самая настоящая клиническая смерть. Я был рядом, поэтому удалось его спасти. А стоило чуть-чуть опоздать — и я бы ничего не смог сделать.
Володя немного отошел и говорит;
— А концерт?
Я — ему:
— Нет, Володя, с таким сердечком и в таком состоянии твои концерты здесь закончены.
Написал записку, что делать, если приступ повторится, засунул в карман куртки. И в тот же день мы с ним улетели в Ташкент, а оттуда отправили его в Москву.

Повторяю — последние годы он был очень серьезно болен, но боролся. В январе 1980 года мы с ним закрылись на неделю в квартире на Малой Грузинской. Я поставил капельницу — абстинентный синдром мы сняли. Но от алкоголя и наркотиков развивается физиологическая и психологическая зависимость. Физиологическую мы могли снять, а вот психологическую... Это сейчас есть более эффективные препараты. Да, сила воли у него была, но ее не всегда хватало.

Немного позже ему сделали гемосорбцию — очистку крови. Кровь несколько раз «прогнали» через активированный уголь. Это мучительная операция, но он пошел на это. Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему на следующий день. Он был весь синий.
— Немедленно увезите меня отсюда!
В общем, снова не получилось.

18 июля 1980 года я с сыном был на «Гамлете» — меня нашел Валера Янклович:
— Володе очень плохо.
Я — за кулисы. Вызвали скорую. Сделали укол — он еле доиграл. А на следующий день ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти.

23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире - решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один — он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович.

24 июля я работал... Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую. Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне:
— Мама, я сегодня умру...
Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати звонит Валера:
— Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть.
Я приехал. Он метался по квартире. Стонал. Эта ночь была для него очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.
А я был со смены — уставший, измотанный. Прилег и уснул — наверное, часа в три.

Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Поздно.

Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Судя по клинике — был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать.

Потом в свидетельстве о смерти мы записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развилась на фоне абстинентного синдрома...»