Кребс генерал мемуары литература. Загадки последних часов рейхсканцелярии. Из письма Геббельса советскому командованию

«Но самому Чуйкову все же пришлось еще разок войти в историю, так как именно на его позиции вышел германский главком Кребс с сообщением о смерти Гитлера и предложением о перемирии. Ну что тут сказать, не повезло Кребсу. Попадись ему любой другой командарм, глядишь, и переговоры для нацистов прошли бы чуть удачнее (хотя вряд ли), но фигура Чуйкова перечеркнула все надежды Кребса дипломатически переиграть русского генерала. А всё китайское прошлое Василия Ивановича. Он более года постигал на практике дипломатические тонкости. И надо сказать, по этой части китайцы являются куда более изворотливым противником, нежели немцы. Так что ушел Кребс к себе не солоно хлебавши и пустил пулю в лоб.»

Прочитал я отзыв Владимира Полковникова о третьем томе воспоминаний генерала Чуйкова и стало мне немного обидно. Не за самого Владимира, и не за Чуйкова, не за его (или его литературных негров) писательский талант, не за исторические факты. За Ганса Кребса.

За кого? За кого-за кого?!! За ганса? (Впрочем, «ганс» — это больше для англосаксов, русскому уху аналогично привычен «фриц»). За Ганса обидно? Ну да, за него. Не как за немца – как за историческую личность. Помнят Цезаря и Помпея но был и Красс, помнят Октавиана и Антония но был и Лепид.

Мы слышали о «непримиримом» борце с нацизмом Людвиге Беке, мы читали военные дневники Франца Гальдера. Мы знаем о курской идее-фикс фюрера, которую осуществлял «генерал-шаровая молния» Курт Цейтцлер. Мы в курсе, что опальную должность подобрал не менее опальный самовлюблённый Гейнц Гудериан. Но и Schneller Heinz не осмелился донести ношу до конца, дипломатически заболел и передал проклятый титул дальше.

Но что мы знаем о Кребсе?

НА КРАЮ ОБРЫВА (ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ)

Оставался последний месяц (хотя тогда никто не знал об этом).

Шарнхорст, Мольтке и Шлиффен. Их духи ещё не разбежались, ещё смотрели за немецким Генштабом, Обителью богов. Может быть они надеялись, что третье чудо Бранденбургского дома – смерть Рузвельта, ещё даст плоды… Но было не суждено. Те, кто поумнее, выходили в отставку по болезни, испрашивали бессрочные отпуска, перебирались западнее, сдавались там в плен, бежали к нейтралам. Глупые, преданные, и те, кто всё понимал, но кто не мог по другому, тянули лямку до конца.

В середине марта 1945 года «Быстроходный Гейнц», на тот момент – начальник Генштаба, обратился к Генриху Гиммлеру с просьбой начать «налаживать контакты» с западными союзниками. Гитлеру, естественно об этом «стуканули» и он, естественно, был не в восторге. 21 марта он намекнул Гудериану, что «пора бы и о здоровье подумать». Тот не понял, и 28 марта на совещании в бункере Имперской канцелярии о здоровье ему было сказано повторно, громко и эффектно, в свойственной Гитлеру манере. (Йозеф Геббельс об отставке Гудериана написал в дневнике: «Пришлось снова отправить Гудериана в отпуск, ибо тот стал совершенным истериком и трясущимся неврастеником, а потому приносит больше беспокойства, чем порядка». Видимо Гитлер, по сравнению с нервным и трясущимся Гудерианом, был глыбой спокойствия и образцом арийского непоколебимого духа. Помните эпическую сцену из фильма «Бункер»?).

29 марта Гудериан сдаёт дела, а уже 10 мая благополучно сдаётся в сытый американский плен. Его преемнику досталась тяжёлая ноша и гораздо менее счастливая участь.

Последним начальником Генштаба, «и.о.» де юре, и то ли третьим, то ли четвёртым лицом в государстве де-факто, становится брауншвейгский «хорошо подготовленный в военном отношении офицер» Ганс Кребс.

КИНО И НЕМЦЫ

Что было у немцев в военном руководстве во времена Третьего Рейха – это ни в сказке сказать, ни пером описать. Разброд и шатание. Собственно, как и по всему Великогерманскому Рейху. Партийные органы дублируют государственные, партийные «старые борцы» назначаются на высокие должности вне зависимости от способностей, главную роль играет личная преданность вождюгерманского народа… Нормальному человеку не понять, зачем было нужно ОКХ (ОберкоммандодесХеерс) в отрыве от ОКВ (которое Оберкоммандо дер Вермахт) и чем они вообще отличались. Если кратко, то Верховное Командование Сухопутных сил (ОКХ) занималось войной на Востоке. И не только войной. При этом решением насущных (еврейских, славянских и комиссарско-большевистских) вопросов занималось ОКВ. Именно поэтому («приказ о военнопленных», «приказ о комиссарах» и пр.) повесят только старенького исполнительного Кейтеля и не менее исполнительного Йодля, а Гудериан, Гот, Манштейн и другие отмажутся. Именно из-за партийно-государственного/армейского двоевластия Йодль ответит петлёй не только за себя, но и за вовремя не застрелившегося Паулюса. (Оба они приложили руку к плану «Барбаросса», но второй «пошёл на сотрудничество», а первый – нет.)

Тот, кого мы называем начальником Генерального штаба, был в немецкой системе начальником Генерального штаба Сухопутных войск (ОКХ). (А главнокомандующим Сухопутных войск, после того, как Вальтеру фон Браухичу в декабре 1941 года дали пинка под зад за провал под Москвой, стал лично фюрер. И оставался в этой должности до, сами понимаете, 30 апреля 1945 года). При этом ОКХ (и его штаб) вроде как входили, наравне с ОКЛ (Оберкоммандо дер Люфтваффе) и ОКМ (Оберкоммандо дер Марине) с их штабами в состав ОКВ – Оберкоммандо дер Вермахт. При этом штаб ОКВ возглавлял тот самый Кейтель, а его оперативный отдел – Йодль. (Ещё один отдел, Абвер, армейскую разведку и контрразведку, возглавлял адмирал Канарис). Получается, фюрер, как командующий ОКХ подчинялся, наравне с Герингом (командующим Люфтваффе) и Редером/Дёницем (командующими Кригсмарине) фельдмаршалу Кейтелю? Да щаз!

«Старый борец» и отважный кокаинист Геринг посылал любого, кто пытался вмешиваться в его дела, «всё, что летает – моё!», на Кейтеля ему было плевать. Глава государства и партии, рейхсканцлер и фюрер, не подчинялся главе ОКВ тем более, наоборот, это ОКВ подчинялось ему, лично. В общем, фюрер придумывает приказ, даёт его Кейтелю-ОКВ, те транслируют его дальше, в ОКХ – обратно фюреру (ну, или начальнику Генштаба ОКХ, и так уже подчиненного фюреру). Извечный германский бардак. Как они с такой системой продержались аж до конца весны сорок пятого – загадка.

В общем, должность начальника генерального штаба ОКХ не сказать, чтоб была уж очень декоративна, но – специфична. Начальник Генштаба подчинялся непосредственно фюреру (через ОКХ) и – опосредованно фюреру (через ОКВ). Вот и крутись.

НЕТ КОЛИЧЕСТВА? БУДЕТ КАЧЕСТВО!

По-немецки любое слово звучит как команда, любая фраза звучит как приказ. Даже признание в любви похоже на команду к атаке. Что Гёте, что Раммштайн, что «Лили Марлен», что «Дойчландубераллес». Рейхсминистерство боеприпасов и вооружений, Генеральный штаб Сухопутных сил, Главное управление имперской безопасности, Имперская канцелярия, Гофкригсрат (пардон, это уже из другой оперы)… Звучит как музыка. Красивая, погребальная музыка.

Мундиры от «Хьюго Босс» и звучно-рубленные немецкие многоэтажные слова, зовущие в атаку – что может быть лучше? Многие немцы, жаждавшие реванша, думали так.

После поражения Германии в Великой войне ей было запрещено многое, в том числе и Генеральный штаб. Пулемётные и зенитные команды, танки и самолёты, подводные лодки и линкоры – «нельзя, ата-та»! И всё это немцы преодолели. Сначала втихую, потом открыто. Преодолели, создав первый в мире единый пулемёт (на который до сих пор (!) равняется Северная Америка и половина Европы). Орудие, которое стало западным символом Второй мировой войны («ахт-ахт»). Разнотонные «трактора», что несли на себе всё – и личный состав, и артиллерию, и броню, превратившись в Панцерваффе и моторриз-дивизион. Запретные «унтерзееботы», которых, вроде как, небыло – потом – р-раз! – и появились, наведя шороху в Атлантике. Даже запретные линкоры и тяжёлые крейсера, скрывавшиеся до поры-до времени под псевдонимом «броненосцев», при всех неудачах немецкого надводного флота, принесли пользу.

Надо ли сомневаться, что в роли запрещённого Версальским договором Генштаба Руководство Сухопутных войск Рейсхвера собрало просто лучших из лучших, точно так же, как и сокращённый по тому же унизительному договору до ста тысяч Рейхсвер, принял в себя только избранных. Вчерашним школьникам, пусть бы они и были сто раз фронтовиками, всяким там «потерянным» Эрихам Ремаркам, в договорных вооружённых силах было не место.

Особенно тщательным был подход к офицерам, благо выбирать было из кого. И выбор был сделан. Те, кто достиг генеральских погон и фельдмаршальских жезлов во Второй, были офицерами в Первой. Многие рядовые и капралы Первой стали офицерами во Второй. (Один ефрейтор даже махнул в главнокомандующие, но это отдельная история).

К тому времени, как пришедшие к власти нацисты окончательно и официально плюнули на Версальский договор, в германской армии были подготовлены самые лучшие кадры на планете. Разворачивая скромный Рейхсвер в полноценный Вермахт немцы не утратили качество, но дополнили его количеством. Только долгие годы войны и большие потери смогли свести на нет накопленный за двадцать межвоенных лет запас профессионализма.

В какой-то степени Версальский договор пошёл немецким вооружённым силам на пользу – изворачиваясь и таясь от контрольных комиссий, Рейхсвер смог создать лучших в мире офицеров.

НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ

Родина Ганса Кребса, Брауншвейг – герцогство небольшое и незнаменитое. Его «жовто-блакитный», пардон, «гельб-унд-блау» флаг ничем особенным не прославлен на полях сражений. Во времена Второго Рейха все войска герцогства (которым правили, с пресечением старшей ветви династии Вельфов, прусские Гогенцоллерны) составляли один пехотный и один кавалерийский полк, два батальона ландвера да артиллерийская батарея, приписанные к Xкорпусу Германской Имперской Армии.

Это у Эриха фон Манштейна (до усыновления — фон Левински) среди предков, куда ни ткни, были сплошные генералы. Отец нашего героя, Отто Кребс, был учителем (впрочем, как и отец Эрвина Роммеля). Кто знает, как повернулась бы судьба юноши, отнюдь не стремившегося с пелёнок в кадровые военные, если бы не начавшаяся война.

Помните «На Западном фронте без перемен»? Патриотический подъём, ученики старших классов гимназий рвутся на фронт, выстраиваются в очереди у призывных пунктов… Кребсу тогда было шестнадцать с небольшим, возраст не призывной, но он пошёл добровольцем. Тем более, таким давали льготы по службе и, главное, в продвижении по карьерной лестнице.

3 сентября 1914 года Кребса зачисляют в Рейхсхеер. (У немцев вообще с каждой новой властью вооружённые силы называются по разному: во времена второго рейха – ДойчесКайзерлихсХеер или, менее пышно, Рейхсхеер, потом, при веймарской республике – Рейхсвер, позже, при нацистах – Вермахт, сейчас – Бундесвер. Дальше, наверное, будет Бундесхеер или, если не повезёт, Немецкий корпус янычар).

С 27 ноября Кребса переводят в 78-й (1-й Восточно-Фризский) пехотный герцога Фридриха Вильгельма Брауншвейгского полк в звании фаненюнкера. А фаненюнкер это, практически, курсант, который, после получения соответствующей подготовки, имеет право на производство в офицерский чин. Пауль Боймер и его одноклассники были постарше и потому сразу отправились в окопы, а фаненюнкер Кребс учился на пехотных курсах в Дёберитце до середины февраля 1915 года, потом месяц проходил стажировку в учебном отделе штаба X армейского корпуса и, наконец, 22 марта 1915 года получил звание фенриха (кандидат в офицеры, почти прапорщик царской армии – если на наши деньги) и начал службу в полковой пулемётной роте.

18 июня Кребс наконец получает первое офицерское звание – «лейтенант». А уже 5 августа – получает и первое ранение. (Позже, в 1918 году, за это ранение ему дадут «Фервундетенабзейхен ин Шварц» — «Знак за ранение в чёрном»). 22 августа, по возвращении из госпиталя на передовую, случается ещё одно «первое» — первое награждение, Железный крест 2-го класса. (Отставание в получении награды от одного небезызвестного ефрейтора составило полгода, а от, скажем, Гудериана – почти год).

Кребс продолжает тянуть армейскую лямку, 9 февраля 1916 года его назначают командиром 47-й отдельной пулемётной команды, которую через полгода переформировывают в роту 14-го пулемётного батальона. С 1 ноября 1916 года он – командир роты. Кребсу определённо повезло – хлебнув со своими пулемётчиками Верденского сражения, он остался жив. 6 февраля 1917 года Кребс награждён Железным крестом 1-го класса (на этот раз на полтора года раньше фюрера, от Гудерина отставание удалось сократить до трёх месяцев). На штабную должность лейтенант Кребс попадает только в сентябре 1917 года, до этого – он по-прежнему на передовой, во главе пулемётной роты. С 1 октября 1917 он становится полковым адъютантом и до самого конца войны остаётся при полковом штабе.

Да, кроме прусско-«общенемецких» Железных крестов, Кребс к концу войны обзавёлся и другими наградами: Рыцарским крестом ордена Дома Гогенцоллернов с мечами, Брауншвейгским крестом военных заслуг 1-го и 2-го классов, ВеликогерцогскимОльденбургским крестом Фридриха Августа 1-го и 2-го класса… Как говорится, мелочь – но приятно.

ПЕРЕМЕНЫ

Версальский договор разрешал оставить Германии всего четыре с половиной тысячи офицеров в числе стотысячного Рейхсвера. Не только демобилизованные солдаты, но и масса офицеров, попавших под «оптимизацию», пополнили ряды безработных, недовольных и сломленных. Какой-нибудь Отто Кестер, ставший никому не нужным, из лётчиков вынужден был переквалифицироваться в атомеханики, а вот Кребс оказался полезен для новой армии, он остаётся на службе.

Мотаясь из полка в полк, 1 октября 1923 года он, наконец, оказывается в Военной академии, замаскированной под вспомогательные командные курсы. (Версальский договор, напомню, запрещал и сам Генштаб, и Военную академию при нём). В этот же день начальником курсов был назначен Людвиг Бек – впоследствии первый глава восстановленного Генштаба. (Последующие бодания с Гитлером приведут Бека сначала к почётной отставке с поста в августе 1938, а потом – к пуле в голове 20 июля 1944 года, после провала государственного переворота.Впрочем, Беку ещё повезло, он стрелялся сам, его не расстреливали впопыхах во дворе без суда, и не вешали со смаком на рояльной струне по суду).

С этого момента для Кребса дорога пошла в гору – курсы, стажировки в разных частях, командный ценз, снова курсы… 31 июля 1925 года, через десять лет (!) после первого производства, он получает второе офицерское звание – обер-лейтенант. С конца 1929 года Кребс уже настоящий офицер Генштаба (пусть формально и не существующего). В октябре 1930 года происходит маленький, но знаменательный поворот – специализацией Кребса становится военная разведка. Причем, направление, которое он выбирает, весьма символично – СССР и Дальний Восток. Именно тогда Кребс учит русский язык. Конечно, свободно и без акцента по-русски он не говорил, но вполне обходился без переводчика. С 1 октября 1931 года Кребс получает звание капитана и официально зачисляется в штат «Войскового управления».

Благодаря своей специализации – разведка против СССР – 1 июля 1933 года, уже после прихода к власти нацистов, подрастрепавших ширму Генштаба — «Войсковое управление», Кребса назначают помощником военного атташе немецкого посольства в Москве. Впрочем, никаких шпионско-джеймсбондовских операций Кребс не устраивал, все его «миссии» были «выполнимы», сведения собирались из открытых источников, легально. Пособирав полтора года в Москве слухи и сплетни, обзаведясь знакомствами и выпив не один samovarmitvodka, Кребс возвращается в Германию, проходит очередной командный ценз и получает звание майора.

Кстати, о «цензах». В немецкой армии нельзя было стать высоким штабным офицером, получать очередные звания и двигаться по карьерной лестнице, не проходя командных должностей. Молоденькому лейтенанту, дабы дослужиться до генеральских лампас, надо было не только в штабах штаны протирать, но и отслужить положенное время во главе взвода, роты, батальона, полка… Благодаря совмещению и командных и штабных должностей, немцы получали весьма опытных и разносторонних офицеров.

Впрочем, не всегда это правило работало на все сто процентов. Для Кребса командование полком в 1934 году стало последней командной должностью, дальше только штабы, что и скажется впоследствии.

После очередной «оптимизации» проведённой в октябре 1937 года в Генеральном штабе сухопутных войск (уже «официальном», не таящемся) появился новый отдел (11-й, подготовки офицеров Генштаба и уставов), туда и направляют Кребса руководителем командно-оперативной службы. Ровно через год он становится руководителем этого отдела. Майор на полковничьей должности – это говорит о многом. Впрочем, 1 февраля 1939 года Кребс получает звание подполковника.

11-й отдел входил в ведомство 2-го обер-квартирмейстера (при всей своей любви к орднунгу, немцы плодили такую запутанную бюрократию, что чёрт ногу сломит), во главе которого стоял Франц Гальдер – в будущем ставший следующим начальником Генштаба после Бека. Но не будем о Гальдере, тем более – война начинается.

Понравилась статья? Поделись с друзьями!

Об авторе

Господин обергруппенфюрер! Все готово. Можно выступать.

Коренастый человек в форме генерала СС с наброшенным поверх мундира темным кожаным пальто, с записной книжкой в руках, оторвав взгляд от окна, сквозь которое в утренней дымке проступали развалины гостиницы «Кайзерхоф» на Вильгельмсплац, повернулся к говорившему.

Крутой, с глубокими залысинами лоб, пересеченный шрамом, был нахмурен. Слова бригаденфюрера СС Циглера вывели Бормана из состояния глубокого раздумья... Только что он просматривал записки своего дневника, вспоминая события последних страшных дней...

Из дневника Мартина Бормана:

Второй день начинается ураганным огнем. В ночь с 28 на 29 апреля иностранная пресса сообщила о предложении Гиммлера капитулировать. Венчание Адольфа Гитлерa и Евы Браун. Фюрер диктует свое политическое и личное завещание.

Предатели Йодль, Гиммлер и генералы оставляют нас большевикам!

Опять ураганный огонь!

По сообщению противника, американцы ворвались в Мюнхен!

30.4.45 года

Ева Г. λ».

Перед глазами у Бормана стояли шестеро детей Геббельсов, которым несколько часов назад был дан смертельный яд. Магда сама (доктор Кунц отказался) разжимала уснувшим детям рот, вкладывала ампулы и сжимала челюсти. А потом еще пригласила на чашку кофе: «Посидим часок, как в добрые времена...» В эти предутренние часы 2 мая ее труп, вместе с трупом мужа, обгоревший, лежал в изрытом воронками саду имперской канцелярии.

Геббельс... Этот хромающий выскочка и хвастун еще 27 апреля заставил выйти «Берлинер фронт-блатт» («Берлинский фронтовой листок»). Надо же дойти до такого маразма, чтобы обратиться к жителям города со словами благодарности. Да какими!

«Браво вам, берлинцы!

Берлин останется немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботьтесь о том, чтобы его слово оставалось истиной. Браво, берлинцы! Ваше поведение образцово! Дальше так же мужественно, дальше так же упорно, без пощады и снисхождения, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков... Вы выстоите, берлинцы, подмога движется!»

Борман знал, что Геббельс, как всегда, лгал: подмоги не было и быть не могло. До бункера имперской канцелярии глухо докатывался рокот орудий. Не знал Борман Другого: как далеко отсюда находятся русские.

А между тем Берлин - столица «тысячелетнего рейха» - вот уже три дня как окружен. Горели целые кварталы.

Потерявший всякое представление о реальностях, Гитлер в эти последние дни апреля ждал чуда. Его больная Фантазия рождала надежды на развалившуюся 12-ю армию, на удар по северному крылу наступающих советских войск переставшей существовать армии генерала Штейнера. Фюрер направляет Кейтеля собрать воедино все оставшиеся войска рейха. Фельдмаршал же просто не смог вернуться обратно в столицу. Тем временем Гитлер шлет отчаянные и бессмысленные радиотелеграммы генералам Венку и Шернеру с требованием начать выступление против русских...

Не знал Борман и о том, что войска 3-й ударной армии генерал-полковника В. И. Кузнецова, 5-й ударной армии генерал-полковника Н. Э. Берзарина и 8-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова продвигались к центру: к Тиргартену, к Унтер-ден-Линден, к правительственному кварталу. Советским комендантом Берлина Берзариным уже издан приказ о роспуске национал-социалистской партии и о запрещении ее деятельности.

Сейчас Борман был в плену тяжких мыслей. Казалось, все оставили последнее пристанище фюрера. Помимо Гиммлера и Йодля, один за другим бежали Геринг, генерал авиации Коллер, другие «соратники». Во дворе канцелярии валяется труп генерала Кребса, покончившего с собой.

Кребс... На него многоопытный и предусмотрительный Борман делал последнюю ставку в попытке оттянуть капитуляцию на востоке.

Накануне самоубийства Геббельса Борман договорился с ним послать на переговоры с советским командованием генерала Кребса, к тому времени начальника генерального штаба сухопутных войск, вручив документ, удостоверяющий полномочия последнего.

В 3 часа 50 минут 1 мая Кребс прибыл на командный пункт 8-й гвардейской армии, заявив, что уполномочен установить непосредственный контакт с Верховным командованием Красной Армии для проведения переговоров о перемирии. Кребс передает письмо Геббельса, новоиспеченного (последняя воля Гитлера) рейхсканцлера.

Из письма Геббельса советскому командованию:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Денницу мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери».

К письму Геббельса было приложено политическое завещание Гитлера со списком нового имперского правительства. (Завещание было подписано Гитлером и скреплено свидетелями. Завещание на правах свидетелей подписали Геббельс, Борман, Бургдорф, Кребс. Дата - 29 апреля, 4 часа утра.)

Свидетельствует маршал Г. К. Жуков:

«Ввиду важности сообщения я немедленно направил своего заместителя генерала армии В. Д. Соколовского на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. В. Д. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И. В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел дежурный генерал, который сказал:

Сталин только что лег спать.

Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро И. В. Сталин подошел к телефону. Я доложил полученное сообщение о самоубийстве Гитлера и появлении Кребса и решение поручить переговоры с ним генералу В. Д. Соколовскому. Спросил его указаний.

И. В. Сталин ответил:

Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.

Передайте Соколовскому,- сказал Верховный,- никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребом, ни с другими гитлеровцами не вести».

Г. К. Жуков дает указание своему заместителю:

«- Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство».

О том, что Кребсу Борманом была дана команда затянуть переговоры, свидетельствует и содержание его беседы с В. И. Чуйковым - командующим армии. Писатель и журналист В. Вишневский, присутствовавший на беседе, приводит запись состоявшегося диалога. На прямой вопрос командующего, принимается ли капитуляция, Кребс ссылается на необходимость получить на это полномочия «правительства»: «Может быть, появится новое правительство на юге. Пока правительство есть только в Берлине. Мы просим перемирия».

Чуйков : Вопрос о перемирии может решаться только на основе общей капитуляции.

Кребс : Тогда вы завладеете районом, где находится немецкое правительство, и уничтожите всех немцев.

Чуйков : Мы не пришли уничтожать немецкий народ.

Кребс (пытается спорить): Немцы не будут иметь воз можности работать...

Чуйков : Немцы уже работают с нами.

Кребс (повторяет): Мы просим признать германское правительство до полной капитуляции, связаться с ним и дать нам возможность войти в сношение с вашим правительством...

В конечном счете Кребсу было категорически заявлено: прекращение военных действий возможно лишь при усло вии полной и безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск перед всеми союзниками. На этом разговор был прерван. А так как гитлеровцы тогда не приняли требования о безоговорочной капитуляции, нашим войскам был дан приказ: немедленно добить врага!

Отрезанный от мира Борман не знал, что в тот же день, 1 мая, советские войска овладели государственным почтамтом и завязали бой за дом министерства финансов расположенный напротив имперской канцелярии. А 301-я дивизия во взаимодействии с 248-й стрелковой дивизией штурмом овладела зданием гестапо и министерством авиации. Вечером 301-я и 248-я стрелковые дивизии 5-й ударной армии вели последний бой за имперскую канцелярию.

Возвратившийся назад, Кребс докладывает нетерпеливо дожидавшемуся Борману о недвусмысленной позиции русских. С этого момента рейхсляйтеру ясно, что его политический замысел провалился и что выторговать себе какие-либо «льготы» - пустая затея. Пора спасаться..

Их было около 400 человек,- челядь фюрера, десяток высших чинов СС, офицеры из дивизии «Нордланд» и боевой группы «Бэрэнфенгер», оборонявшей канцелярию,- собравшихся в бункере имперской канцелярии.

Бункер с полусотней помещений был оборудован мощным узлом связи, продовольственным складом, подземным гаражом. Последнее пристанище Гитлера и его окружения, помимо апартаментов фюрера (включая комнату для его любимицы - собаки Блонди), состояло из анфилады маленьких комнат для технических служб, шести помещений штаба комиссара обороны Берлина Геббельса. Неподалеку разместились резиденция Бормана, комнаты группенфюрера СС Фёгеляйна, генерала Бургдорфа с группой офицеров армейской разведки, кабинет генерала Кребса. Оказавшись в бункере в числе первых советских военнослужащих, Е. Ржевская рассказывала в своей книге «Берлин, май 1945-го», что попасть в подземелье можно было с внутреннего двора рейхсканцелярии и из вестибюля, откуда вниз вела довольно широкая и пологая лестница. Спустившись по ней, сразу попадаешь в длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Чтобы достичь убежища Гитлера и его ближайшего окружения, нужно было проделать сравнительно длинный и путаный путь. А из внутреннего сада вход был непосредственно в «фюрер- бункер», как его называли обитатели подземелья.

Двухэтажный «фюрербункер» находился на большей глубине, чем убежище под имперской канцелярией, и железобетонное перекрытие было здесь значительно толще. (Начальник личной охраны Гитлера - Ганс Раттенхубер в своей рукописи, написанной им в плену, характеризует это убежище так: «Новое бомбоубежище Гитлера было самым прочным из всех выстроенных в Германии - толщина потолочных железобетонных перекрытий бункера достигала восьми метров». Ему это известно - ведь он был ответствен за безопасность Гитлера.)

Около входа в бункер стояла бетономешалка: здесь еще совсем недавно производились работы по усилению бетонного перекрытия убежища Гитлера,- вероятно, после прямого попадания в него артиллерийских снарядов...

В эти предутренние часы обитатели бункера во главе с Борманом были отрезаны от мира - рухнула радиомачта имперской канцелярии, нарушились телефонные коммуникации. Только мощный слой бетона спасал их от прямого попадания советской артиллерии...

Из дневника Мартина Бормана:

Наша имперская канцелярия превращается в развалины».

Итак, вместе собрались остатки нацистской своры, которые альтернативу самоубийству увидели в попытке прорваться из обуглившегося рейха. Ждали решения Бормана.

Ваш план, Циглер!- повернулся Борман к бригаденфюреру.

Из всех вариантов единственно подходящим может оказаться северный путь,- развернув карту Берлина начал Циглер.- Пройдем по задам разрушенных домов Унтер-ден-Линден, выйдем на пересечение с Фридрих-штрассе, потом снова на север, к вокзалу и станции метро, а там по подземному туннелю...

Возможно (скорее всего), такого разговора в действительности не было. Но многочисленные свидетельские показания впоследствии подтвердят, что выход из безвыходного положения обитатели бункера, прежде всего бригаденфюрер СС Циглер, видели именно здесь. Понимая, что события ближайших часов спрогнозировать трудно, если не невозможно, договорились встретиться у станции метро «Фридрихштрассе».

Последняя запись в дневникеМартина Бормана:

Попытка вырваться из окружения».

Как же развивались события дальше? После войны участник прорыва шофер Гитлера Эрих Кемпка выпустил в ФРГ книгу под любопытным названием: «Я сжег Адольфа Гитлера». Доверять полностью Кемпке нельзя (почему - об этом несколько позже), но описание тех предутренних часов выглядит, на мой взгляд, правдоподобно. Вот несколько коротких отрывков из его воспоминаний:

«Проскочив пустую площадь Вильгельмсплац, мы спустились в метро и пошли по рельсам в сторону Фридрих-штрассе. Где-то через два часа добрались до вокзала. Картина, которую мы тут увидели, потрясла. Смертельно усталые солдаты, раненые, о которых никто не заботился, беженцы лежали у стен, на ступеньках лестниц, на платформах станции. Большинство уже утратило всякую надежду на бегство и было безучастно ко всему происходящему... Я покинул вокзал, чтобы разведать возможность прорыва в северном направлении.

В нескольких метрах от моста Вайдендаммербрюкке улица была перекрыта заграждениями. То и дело рвались снаряды. Все вокруг казалось вымершим. Солдаты у кад сказали, что некоторым немецким подразделениям удалось прорваться, другие же, после тяжелых потерь, были отброшены...

Собрав группу, я предложил назначить Адмиралспаласт (здесь размещался театр - В. И.) постоянным сборным пунктом. Каждый получил возможность - независимо от группы - присоединиться к другой какой-нибудь прорывающейся группе. В два часа ко мне подошло несколько человек. Среди них я узнал Бормана - он был в форме обергруппенфюрера СС. Среди сопровождавших его были доктор Науман (бывший статс-секретарь - В. И.), адъютант Геббельса хауптштурмфюрер СС Швегерман и доктор Штумпфеггер. (Они покинули имперскую канцелярию после нас...) Борман, доктор Науман и я обсудили ситуацию. Борман решил использовать для прорыва танки. Я возразил: разве можно сейчас здесь найти хотя бы один танк.

Но вдруг случилось чудо: мы услышали приближающийся лязг гусениц, вызвавший у всех вздох облегчения: мы увидели три танка T-IV в сопровождении трех бронетранспортеров.

Я обратился к командиру головного танка, который назвался оберштурмфюрером СС Ханзеном: это были остатки танковой дивизии СС «Нордланд», которая в соответствии с полученным приказом уходила на север.

Рассказав Ханзену о нашем намерении попытаться прорваться, я приказал ему двигаться медленно, так, чтобы наша группа на пути к Цигельштрассе была под защитой танков.

Словно черные тени, мы двинулись вперед рядом с танками. Борман и доктор Науман шли почти вровень с башней с левой стороны от танка. Доктор Штумпфеггер и я шли позади них...

Нервы были напряжены до крайности. Каждый осознавал, что речь идет о жизни или смерти. Внезапно противник открыл сильный огонь. Через мгновение мощное пламя неожиданно вырвалось из нашего танка. Борман и доктор Науман, шедшие впереди меня, были отброшены взрывной волной.

Я тотчас же упал на землю. Доктор Штумпфеггер свалился прямо на меня. Я потерял сознание... Видимо, взрывной волной меня отбросило к развалинам какого-то Дома. Я еще ничего не видел. С трудом, опираясь на руки, прополз я метров примерно сорок, пока не наткнулся на что-то. Я нащупал стену: должно быть, это было противотанковое заграждение. Я решил передохнуть, спустя некоторое время ко мне вернулось зрение. Тут я увидел шатающуюся фигуру, она подошла поближе, и я узнал второго пилота Гитлера Георга Бетца, который тоже участвовал в прорыве... Он сказал, что, вероятно, произошел взрыв танка, который разбросал в стороны нас четверых Бормана, Наумана, Штумпфеггера и меня. Поддерживая друг друга под руки, мы медленно направились к Адмиралспаласту.

После всего случившегося я пришел к убеждению что групповой прорыв из Берлина нереален. Поэтому вся группа была распущена. Каждый в отдельности должен был попытаться (по возможности переодевшись в цивиль ную одежду) прорвать кольцо противника...»

После этого Бормана видели. Кто - живым, кто - мертвым.

Примечания:

Германский знак смерти

Гросс-адмирал Дёниц был назначен в завещании рейхспрезидентом

Биография

В 1930 году, будучи капитаном , он был переведён в военное министерство в Берлин. В 1930-х годах Кребс был некоторое время помощником германского военного атташе в СССР и проживал в Москве . Кребс хорошо говорил по-русски и лично знал многих высших военачальников СССР, в том числе Жукова . В 1939 году был произведён в подполковники , вскоре получил должность начальника штаба VII армейского корпуса. В 1940 году получил звание полковника , в марте 1942 - генерал-майора , в апреле 1943 года - генерал-лейтенанта , в августе 1944 получил своё последнее звание - генерал пехоты . 29 марта 1945 года Кребс стал преемником Гудериана на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск.

Знание русского языка помогло ему вести свой последний диалог с Красной армией 1 мая 1945 года. После самоубийства А. Гитлера Кребс, по поручению Геббельса , 1 мая 1945 принимал участие в попытке заключить перемирие с советскими войсками, штурмовавшими Берлин. В заключении перемирия ему было отказано в 10 часов 15 минут. Советское командование настаивало на безоговорочной капитуляции.

В этот же день в 21:30, после того, как почти все желающие покинули фюрербункер, Кребс вместе с генералом Бургдорфом застрелился в своей комнате в бункере, выстрелив из табельного пистолета себе в сердце.

Напишите отзыв о статье "Кребс, Ганс (генерал)"

Литература

• Hans Krebs - Hitlers treuester General // Braunschweiger Zeitung Spezial (04/2005)

Ссылки

• Логотип Викисклада На Викискладе есть медиафайлы по теме генерал Ганс Кребс

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Кребс, Ганс (генерал)

Несмотря на их большую занятость, первые шесть Рыцарей Храма, приехавших с Магдалиной, так и остались самыми любимыми и самыми верными её учениками. То ли потому, что они знали Радомира, то ли по той простой причине, что столько лет они все прожили вместе и как бы срослись в дружную могучую силу, но именно эти Храмовики были самыми близкими сердцу Магдалины. Она делилась с ними тем Знанием, которое не доверяла никому другому.
Они были настоящими Воинами Радомира...
И они стали когда-то первыми Совершенными Мага Долины...
Совершенные были прекрасными воинами и сильнейшими магами, Изидора, что делало их намного сильнее всех остальных живущих (кроме некоторых Волхвов, конечно же). Мария доверяла им жизни своих детей, доверяла себя. И вот однажды, чувствуя неладное, во избежание какой-либо беды, она решила доверить им тайну Ключа Богов... Что, как оказалось позднее, было жестокой и непоправимой ошибкой, уничтожившей через столетие Великую Империю Знания и Света... Чистую и чудесную Империю Катар.
Страшное предательство (с помощью церкви) одного из близких друзей, уже после жестокой гибели Магдалины, постепенно преобразило Катар, превратив сильных и гордых воинов в беззащитных и беспомощных... Сделав Империю Солнца и Света легко ранимой и доступной. Ну, а церковь, как это обычно происходило в то время, тихо, спокойно продолжала свою чёрную работу, подсылая в Окситанию десятки «новых» катар, «доверительно» нашёптывавших остальным, как прекрасна будет их жизнь без убийств, как чисты без пролития крови будут их светлые души. И катары слушали красиво звучавшие слова, начисто забывая, чему учила их когда-то Золотая Мария...

Как у нас пытались украсть победу

На рассвете 1 мая 1945 года на командный пункт командующего 8-й гвардейской армией генерал-полковника В. И. Чуйкова прибыл начальник генерального штаба сухопутных сил Германии генерал от инфантерии Ганс Кребс. Немецкий генерал передал Чуйкову документ о его полномочиях, подписанный Борманом, и "Политическое завещание" Гитлера. Одновременно Кребс вручил Чуйкову письмо к Сталину от нового рейхсканцлера Германии Геббельса. В нем говорилось: "Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс".

Наиболее существенные детали состоявшихся затем переговоров и последовавших за ними событий в тот день были неоднократно описаны в мемуарах и книгах по . Они были изображены по меньшей мере в десятке отечественных и зарубежных фильмах. Кажется, что рассказ об этих последних часах битвы за Берлин является исчерпывающим. Однако их внимательное изучение заставляет усомниться в том, всё ли нам известно о том, как на самом деле происходила агония третьего рейха.

Почему эти переговоры не привели к капитуляции Германии 1 мая? По какой причине через несколько часов после прибытия Кребса с письмом от Геббельса автор письма, его жена, их дети, а также его посланец к Чуйкову расстались с жизнью? Куда бесследно исчез Борман, уполномочивший Геббельса "установить связь с вождем советского народа"? Чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы, следует указать на ряд событий, происшедших до 1 мая 1945 года.

В поисках сепаратного мира

Направляя Кребса к Чуйкову, Геббельс мог вспомнить о своих предыдущих попытках начать переговоры с СССР о мире. Уже поражение немецких войск на Курской дуге и капитуляция Италии заставили его задуматься о неизбежности поражения Германии. Находясь в ставке Гитлера в Растенберге, Геббельс записал 10 сентября 1943 г. в своем дневнике суть своих рассуждений о сепаратном мире: "Перед нами стоит проблема, к какой стороне мы должны повернуть сначала -- к русским, или к англо-американцам. Мы должны признать, что будет трудно вести войну против тех и других одновременно". В беседе с Гитлером Геббельс спросил фюрера, "не стоит ли что-либо предпринять по отношению к Сталину". По словам Геббельса, Гитлер "ответил, что пока ничего не надо делать. Фюрер заявил, что было бы легче договориться с англичанами, чем с Советами. В настоящее время, верит фюрер, англичане могут легче придти в себя".

22 марта 1945 г. Геббельс вновь предложил Гитлеру "побеседовать с представителем Советского Союза" и опять получил отказ.

К этому времени рейхсминистерство иностранных дел во главе с И. фон Риббентропом уже не раз пыталось начать сепаратные переговоры с западными державами. С этой целью в Ватикан был направлен статс-секретарь рейхсминистерства Вайцзекер, в Швейцарию -- советник рейхсминистерства фон Шмиден, а в марте 1945 г. в Стокгольм был направлен сотрудник Риббентропа Хессе в Стокгольме. Все эти миссии окончились провалом, что вызвало злорадство Геббельса, ни в грош не ставившего Риббентропа и его министерство.

Тогда же Геббельс высмеивал появившиеся в западной печати сообщения о том, что инициатива мирных переговоров исходит от Генриха Гиммлера. 17 марта Геббельс писал: "Просто смешно, что в подобных сообщениях гарантом мира со стороны Германии вместо фюрера называют Гиммлера. Утверждается, что могущественная германская клика предложила голову фюрера в качестве залога. В этом, конечно, нет ни слова правды".

Лишь через месяц с лишним Геббельс понял свою ошибку. Тогда выяснилось, что Гиммлер давно вел такие переговоры через начальника зарубежной разведки СС Шелленбурга, который установил контакт с представителем Международного Красного Креста графом Бернадоттом в Швеции. Одновременно через генерала Вольфа Гиммлер вел переговоры в Швейцарии с руководителем Бюро стратегических служб США (в последующем ЦРУ) Алленом Даллесом и представителями английской разведки. В гитлеровском руководстве сторонниками сепаратного мира с западными державами являлись также Герман Геринг и Альберт Шпеер.

Чей флаг будет водружен над рейхстагом?

Впрочем, Геббельс признавал в дневнике: момент для сепаратного мира был упущен. В это время в повестку дня встал вопрос: кто будет брать Берлин? От этого во многом зависела расстановка сил в Европе и мире. Западные союзники, особенно Великобритания, предпринимали упорные попытки для того, чтобы не допустить усиления позиций СССР.

1 апреля премьер-министр Великобритании У. Черчилль писал президенту США Ф. Д. Рузвельту: "Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию, и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем? Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и в том случае, если Берлин окажется в пределах досягаемости, мы, несомненно, должны его взять".

Английский премьер думал не только о соображениях престижа. В эти же дни командующий британскими вооруженными силами в Европе фельдмаршал Монтгомери получил секретную директиву от Черчилля: "Тщательно собирать германское и складывать его, чтобы его легко можно было раздавать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжилось". Видимо, Черчилль был готов направить армии союзников вместе с немецко-фашистскими войсками, чтобы ударить по своим Красной Армии и выбить ее из центральной Европы.

Еще 29 марта Геббельс записал в дневнике: "Монтгомери в своем заявлении подчеркнул намерение по возможности пробиться к столице рейха" . Одновременно Геббельс признавал: "Вероятно соответствует истине, что, как заявляют американские агентства печати, противник овладел мостами через Майн из-за предательства. Среди наших руководящих лиц на Западном фронте действительно есть такие элементы, которые хотели бы как можно скорее прекратить войну на западе и поэтому прямо или косвенно играют на руку Эйзенхауэру" .

Реализации планов союзников способствовали также их тайные переговоры с деятелями из германского руководства, включая Гиммлера. Эти переговоры стали предметом переписки между Сталиным и Рузвельтом, к котором советский руководитель не без оснований обвинил союзников в вероломстве.

Эти обвинения Сталина были направлены Рузвельту, хотя в своем послании от 3 апреля советский руководитель писал: "Мне непонятно... молчание англичан, которые предоставили Вам вести переписку по этому неприятному вопросу, а сами продолжают молчать, хотя известно, что инициатива во всей этой истории с переговорами в Берне принадлежит англичанам" . Было очевидно, что сам Сталин считал бесполезным занятием читать мораль Черчиллю, который проявлял особую активность, чтобы ослабить позиции СССР. В то же время резкие слова, обращенные к президенту США имели определенную цель: Сталин давал понять, что нарушая союзнические обязательства в Европе, Соединенные Штаты ставят под угрозу выполнение союзнических обязательств, взятых СССР в Ялте об участии в военных действиях против Японии. Ведь этого Рузвельт добивался от СССР с конца 1941 года.

Сталин достиг своей цели. США прервали переговоры с представителями немецкого военного командования. В своем послании, полученном в Кремле 13 апреля, Рузвельт благодарил Сталина за "искреннее пояснение советской точки зрения в отношении бернского инцидента, который, как сейчас представляется, поблек и отошел в прошлое, не принеся какой-либо пользы" . Рузвельт выражал надежду на то, что в будущем "не должно быть взаимного недоверия, и незначительные недоразумения такого характера не должны возникать" . Он выражал уверенность, что "когда наши армии установят контакт в Германии и объединяться в полностью координированном наступлении, нацистские армии распадутся" .

Однако в тот же день в Москву пришла весть о кончине Рузвельта и Сталин направил новому президенту США Трумэну "глубокое соболезнование", оценивая покойного как "величайшего политика мирового масштаба".

Помимо дипломатических мер советское руководство принимало военные усилия для того, чтобы сорвать попытки украсть Победу у нашего народа. В тот день, когда У. Черчилль направил послание Ф. Рузвельту, 1 апреля к И. В. Сталину были вызваны командующие фронтами Г. К, Жуков и И. С. Конев. По воспоминаниям И. С. Конева, генерал армии Штеменко "прочел вслух телеграмму, существо которой вкратце сводилось к следующему: англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина, ставя задачу захватить его раньше Советской Армии... Телеграмма заканчивалась тем, что, по всем данным, план взятия Берлина раньше Советской Армии рассматривается в штабе союзников как вполне реальный и подготовка к его выполнению идет вовсю. После того как Штеменко дочитал до конца телеграмму, Сталин обратился к Жукову и ко мне: "Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?" Конев писал: "Так вышло: первому на этот вопрос пришлось отвечать мне, и я ответил: "Берлин будем брать мы и возьмем его раньше союзников" .

Тем временем сопротивление немцев на Западном фронте практически прекратилось. 16 апреля, в день начала Берлинской операции, Жуков сообщил Сталину, что, судя по показаниям военнопленного, немецкие войска получили задачу решительно не уступать русским и биться до последнего человека, если даже в их тыл выйдут англо-американские войска. Узнав об этом сообщении, Сталин, обратившись к Антонову и Штеменко, сказал: "Нужно ответить товарищу Жукову, что ему, возможно, не все известно о переговорах Гитлера с союзниками". В телеграмме говорилось: "Не обращайте внимания на показания пленного немца. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это сделаем" .

Разрубая паутину, которую плели гитлеровские пауки

Наступление на Берлин силами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, начатое 16 апреля, привело к тому, что советские войска 21 апреля оказались в пригородах столицы Германии.

В это время нацистские руководители прилагали усилия для того, чтобы направить все силы на борьбу с Красной Армией. 22 апреля Гитлер принял предложение генерала Йодля о переброске вновь сформированной 12-й армии генерала Венка и 9-й армии генерала Буссе с Западного фронта на Восточный. Эти армии должны были двигаться в южные пригороды Берлина и, соединившись там, нанести удар по войскам 1-го Украинского фронта.

Конев вспоминал: "Распоряжения Гитлера в этот период, все его усилия деблокировать Берлин, все отданные на этот предмет приказания -- и Венку, и Буссе, и командующему 3-й армией Хенрици, и Шёрнеру с его группой войск, и гросс-адмиралу Деницу, который по идее должен был прорваться к Берлину с моряками, -- все это при сложившемся соотношении сил не имело под собой реальной базы. Но в то же время неправильно было бы рассматривать такие попытки как заведомый абсурд. Это мы своими действиями (и предшествовавшими, и теми, которые развертывались уже в ходе боев за Берлин) сделали их не реальными. Замыслы Гитлера не рухнули бы сами собой. Они могли рухнуть только в результате нашего вооруженного воздействия. Именно успехи советских войск, добытые в нелегких боях за Берлин, с каждым днем, с каждым часом все более обнажали иллюзорность последних надежд, планов и распоряжений Гитлера" .

Сознавая неизбежность краха, соратники Гитлера спешили договориться с союзниками о капитуляции. 23 апреля в бункер Гитлера поступила телеграмма от Геринга, который находился в Оберзальцберге. Геринг писал своему фюреру, что, поскольку тот решил остаться в Берлине, он, Геринг готов принять "на себя общее руководством рейхом". К этому времени Геринг решил лететь к Эйзенхауэру, чтобы капитулировать перед англо-американскими войсками. Получив послание Геринга, Гитлер пришел в ярость и тут же приказал снять Геринга со всех занимаемых им постов. Вскоре Геринг был взят под стражу, а Борман подготовил сообщение об отставке Геринга с поста руководителя Люфтваффе из-за обострения сердечного заболевания.

В своих воспоминаниях министр вооружений Германии Альберт Шпеер рассказал о беседе с Гиммлером, состоявшейся под Гамбургом после ареста Геринга. По словам Шпеера, Гиммлер не придал значения случившемуся. Он говорил: "Сейчас Геринг станет преемником. Мы давно с ним договорились, что я буду у него премьер-министром. Даже без Гитлера, я сделаю его (Геринга) главой государства... Естественно, принимать решения буду я. Я уже вступил в контакт с рядом лиц, которые войдут в мой кабинет".

Гиммлер был уверен в прочности своего положения и своей незаменимости. Он изрекал: "Европа не сможет справиться без меня в будущем. Я буду нужен как министр полиции. Мне достаточно провести час с Эйзенхауэром и он это поймет. Они скоро осознают, что они зависят от меня. Иначе их ждет безнадежный хаос".

21 апреля Гиммлер тайно от Гитлера вел переговоры с директором шведского отдела Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром, пытаясь наладить через него контакт с Эйзенхауэром, чтобы капитулировать на Западном фронте. В обмен Гиммлер согласился освободить заключенных евреев из ряда концентрационных лагерей. Так была достигнута договоренность об освобождении тысячи евреек из Равенсбрюка под предлогом их польского происхождения.

23 апреля Гиммлер встретился в Любеке с графом Бернадоттом в консульстве Швеции. По воспоминаниям Шелленберга, Гиммлер сказал графу: "Нам, немцам, остается провозгласить себя побежденными, и я прошу передать мои слова через шведское правительству генералу Эйзенхауэру, чтобы все мы могли избежать дальнейшего ненужного кровопролития. Для нас, немцев, и в особенности для меня, невозможно капитулировать перед русскими. Против них мы будем продолжать сражаться, пока на место немецкого фронта не встанет фронт западных держав".

Шелленберг вспоминал: "Гиммлер указал, что имеет право принимать решение по этому вопросу, так как гибель Гитлера -- дело двух-трех дней. По крайней мере Гитлер погибнет в борьбе, которой он посвятил свою жизнь -- борьбе против большевизма" . Тогда же Гиммлер написал письмо министру иностранных дел Швеции Христиану Гюнтеру с просьбой передать декларацию Гиммлера о прекращении войны руководству англо-американских войск и правительствам США и Великобритании.

В своих воспоминаниях Б. Л. Монтгомери писал, что 27 апреля он узнал от военного министерства Великобритании об этом предложении Гиммлера. Фельдмаршал писал: "Гиммлер утверждал, что Гитлер безнадежно болен, а он (Гиммлер) находится в положении, позволяющим ему взять всю полноту власти в свои руки" . Хотя Монтгомери утверждал, что он "не придал большого внимания этому сообщению", он замечал далее: "Продолжавшееся русское наступление было более опасным, чем разбитые немцы. Я знал, что с немцами практически покончено. Самая существенная и непосредственная задача состояла в том, чтобы со всей скоростью двигаться на запад и прорваться к Балтийскому морю, а затем создать фланг, повернутый на восток. Это было единственным способом не пустить русских в Шлезвиг-Голштинию, и таким образом -- в Данию" . Таким образом, готовность Гиммлера капитулировать на западе вполне отвечала планам Монтгомери.

Однако разгром Красной Армией основных сил германских войск в Берлинском сражении, окружение Берлина, выход советских войск к Эльбе свидетельствовали о провале попыток ряда руководителей западных держав, и, прежде всего, Черчилля ослабить значение советских успехов. 25 апреля состоялись встречи советских воинов с американскими солдатами в районе Стрела на реке Эльба и в районе Торгау на реке Эльба. Эти встречи превратились в яркую демонстрацию солидарности народов антигитлеровской коалиции. Это событие было отмечено приказом Верховного Главнокомандующего и салютом в Москве. Сталин, Черчилль и новый президент США Трумэн заранее приурочили к этому ожидавшемуся событию свои выступления по радио. Эти речи, переданные по радио 27 апреля 1945 г., продемонстрировали всему миру единство союзников по антигитлеровской коалиции. В этих условиях ведущие деятели западных стран, прежде всего, США решили не обострять отношения с Советским Союзом, стремясь обеспечить участие Красной Армии в войне против Японии.

В своей книге военных мемуаров "Крестовый поход в Европу" генерал Дуайт Эйзенхауэр писал, что по мере завершения военных действий в Европе "подошло время взяться за выполнение второй задачи. По всему миру силы союзников привлекались для операции против восточного союзника держав оси. Россия официально все еще находилась в состоянии мира с японцами". Эйзенхауэр подчеркивал, что в США с надеждой восприняли "информацию", согласно которой "генералиссимус Сталин говорил Рузвельту в Ялте, что в пределах трех месяцев со дня подписания капитуляции Красная Армия вступит в войну с Японией". Поэтому американцы не только стремились не обострять отношений с СССР, но и старались ускорить капитуляцию Германии, чтобы быстрее стал истекать трехмесячный период до вступления Советского Союза в войну с Японией. Эта позиция американского правительства повлияла в конечном счете и на политику Великобритании, хотя тайная директива Черчилля для Монтгомери относительно немецких солдат и их оружия не была отменена.

25 апреля в день встречи советских и американских войск на Эльбе, министр иностранных дел Великобритании А. Иден и государственный секретарь США Э. Стеттиниус сообщили У. Черчиллю и Г. Трумэну о предложениях Гиммлера. Премьер-министр Великобритании и президент США расценили их как попытку посеять раздор между союзниками. Они заявили, что капитуляция возможна лишь перед всеми тремя союзниками одновременно.

Через два дня, 27 апреля на неофициальной встрече английской делегации, прибывшей в Сан-Франциско для участия в учредительной конференции Организации Объединённых наций, Антони Иден как бы невзначай заметил: "Кстати... из стокольмских источников нам стало известно, что Гиммлер сделал через Бернадотта предложение о безоговорочной капитуляции Германии перед американцами и нами. Разумеется, мы сообщили об этом русских" .

Умело организованная "утечка информации" была тут же подхвачена средствами массовой информации. Присутствовавший на этой встрече директор Британской информационной службы в Вашингтоне Джек Уинокавр передал эту Полу Рэнкину из агентства Рейтер, но просил не указывать ее источник. Рано утром 28 апреля эта новость появилась в лондонских газетах.

В 9 часов вечера 28 апреля из радиопередачи Би-Би-Си Гитлер узнал о переговорах Гиммлера с графом Бернадоттом. По словам знаменитой летчицы третьего рейха Ханны Рейч, только что прилетевшей в Берлин, Гитлер "побагровел, и его лицо исказилось до неузнаваемости" . Рейч, отличавшаяся склонностью произносить длинные и эмоциональные монологи, впоследствии красочно описала этот приступ ярости фюрера. Гитлер в бешенстве кричал о низком предательстве человека, которому он доверял больше всех. Он объявил о лишении Гиммлера всех его званий. Рейч потом не раз повторяла приказ Гитлера, отданный им ей и Риттеру фон Грейму, только что назначенному вместо Геринга главнокомандующим военно-воздушными силами Германии: немедленно вылететь из Берлина, чтобы "арестовать Гиммлера как предателя" .

Выполнить это было нелегко: фон Грейм был ранен в ногу и передвигался на костылях. Поэтому хотя он был посажен на борт легкого самолета, его повела Ханна Рейч. Взлетев на улице у Бранденбургских ворот под огнем советской зенитной артиллерии, Рейч сумела вырваться из осажденного Берлина и направила самолет в Плён, где располагалась штаб-квартира Дёница.

В это время, как писали авторы биографии Гиммлера Роджер Мэнвелл и Генрих Френкель, "в Плёне Дёниц... и Гиммлер... делили власть". По свидетельству Шверина фон Крозига, который затем занял пост министра иностранных дел в последнем правительстве Германии, эти двое в конце концов договорились, что "будут верно служить признанному преемнику Гитлера, причем Дёниц явно рассчитывал, что место фюрера займет Гиммлер, а сам он станет рейхсфюрером".

Дёниц не получил четкого указания из Берлина об аресте Гиммлера, а лишь туманное распоряжение Бормана: "Немедленно и безжалостно покарать изменников" . Р. Мэнвелл и Г. Френкель подчеркивают: "Только Грейм имел недвусмысленный приказ арестовать Гиммлера, однако он не мог его выполнить без поддержки Дёница, а тот всё ждал, что Гиммлер вот-вот сам станет фюрером. Нет никаких сведений о том, как прошла встреча Грейма с Дёницем, что они сказали друг другу, какое решение приняли" . Очевидно одно: приказ Гитлера не был выполнен.

В Берлине же козлом отпущения был избран представитель Гиммлера в бункере Германн Фегеляйн. Он пытался скрыться, был обнаружен в штатской одежде в своей квартире в берлинском квартале, который вот-вот должны были занять советские войска, и был приведен в бункер. То обстоятельство, что Фегеляйн был женат на сестре Евы Браун, не спасло его. 28 апреля он был расстрелян в саду рейхсканцелярии.

Вечером 28 апреля Гитлер вызвал к себе всех обитателей бункера, в котором он жил последние дни, и предложил им всем покончить жизнь самоубийством. В ночь с 28 на 29 апреля Гитлер зарегистрировал свой брак с Евой Браун. На свадебной церемонии все молчали, за исключением Геббельса, который пытался развлекать новобрачных и гостей.

В 4 часа утра 29 апреля Гитлер заверил подготовленные им личное и политическое завещания. В нем Гитлер объявлял о своем решении "остаться в Берлине и принять добровольно смерть в тот момент, когда буду уверен, что резиденция фюрера и канцлера не может быть больше удержанной".

Гитлер назначал гросс-адмирала Дёница рейхспрезидентом Германии, военным министром и главнокомандующим ВМС. Рейхсканцлером Германии был назначен Й. Геббельс, а министром по связи с партией -- М. Борман. Главнокомандующим сухопутными силами стал командующий группой армий "Центр" генерал-фельдмаршал Шёрнер. Гитлер требовал "от всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин и женщин и всех солдат вооруженных сил, чтобы они оставались верными долгу и до самой смерти подчинялись новому правительству и его президенту".

Он также объявлял том, что "Геринг, Гиммлер и их секретные переговоры с врагом, ведшиеся без моего ведома и против моей воли, а также их преступная попытка захватить государственную власть, помимо нелояльности лично ко мне, нанесли неисчислимый вред стране и всему народу ". Он исключал из партии Германа Геринга и Генриха Гиммлера, снимал их со всех государственных постов. В одном месте завещания Гитлер, не называя Геринга и Гиммлера по фамилиям, упомянул "презренных тварей" , которые подорвали "сопротивление" противнику.

"Политическое завещание" Гитлера было заверено четырьмя свидетелями: Йозефом Геббельсом, Мартином Борманом, генералом Вильгельмом Бургдорфом и генералом Гансом Кребсом. Три копии этого завещания были направлены 29 апреля Дёницу и Шёрнеру с тремя курьерами, которые должны были преодолеть позиции советских войск.

30 апреля в 14.25 войсками 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта была взята основная часть здания рейхстага. В 14.30 Гитлер предоставил Вейдлингу свободу действий и разрешил осуществить попытку прорыва из Берлина. А через час Жукову сообщили, что над рейхстагом разведчики сержант М. А. Егоров и сержант М. В. Кантария водрузили Красное знамя. Через двадцать минут после этого события Гитлер застрелился.

И всё же, как писал Конев, "немцы, уже явно обреченные в эти дни на поражение, продолжали... упорно драться, используя каждую нашу оплошность. В целом же к концу 30 апреля положение берлинской группировки врага стало безнадежным. Она оказалась фактически расчлененной на несколько изолированных групп. Имперская канцелярия, из которой осуществлялось управление обороной Берлина, после потери узла связи главного командования, находившегося в убежище на Бендерштрассе, лишилась телеграфно-телефонной связи и осталась с плохо работающей радиосвязью" .

Военный корреспондент П. Трояновский написал, как ночью 1 мая "на участке части полковника Смолина вдруг появился немецкий автомобиль с большим белым флагом на радиаторе. Наши бойцы прекратили огонь. Из машины вышел немецкий офицер и сказал одно слово: "Капитуляция..." Его поняли, приняли и проводили в штаб. Офицер заявил, что вновь назначенный начальник генерального штаба генерал Кребс готов явиться к Советскому командованию, чтобы договориться о капитуляции берлинского гарнизона. Советское командование согласилось принять Кребса..."

Два военных атташе.

Очевидно, что еще до своего самоубийства Гитлер уже не рассчитывал на военный успех, но надеялся уцелеть с помощью дипломатических маневров. Возможно этим объяснялась отставка с поста начальника штаба сухопутных войск Германии видного военачальника, практика и теоретика танковой войны Гейнца Гудериана. 28 марта вместо него был назначен генерал от инфантерии Ганс Кребс. Хотя Геббельс ничего не говорил о воинских талантах Кребса, он был удовлетворен этим выбором, назвав его "превосходным человеком" , который "был нашим военным атташе в Москве" .

Кребс блестяще говорил по-русски и был лично знаком с советскими военачальниками в период его работы в качестве помощника военного атташе в Москве вплоть до июня 1941 года. В Берлине хорошо знали и о примечательном эпизоде из деятельности Г. Кребса. Исполняя обязанности военного атташе, Г. Кребс присутствовал на проводах министра иностранных дел Японии Мацуока после подписания советско-японского договора о нейтралитете. Стремясь подчеркнуть верность СССР, взятым на себя обязательствам по этому договору, И. В. Сталин и В. М. Молотов лично прибыли на вокзал и тепло приветствовали Мацуоку. В то же время советские руководители постарались продемонстрировать свою готовность соблюдать и договоры 1939, подписанные между СССР и Германией.

В правительственной телеграмме в Берлин посол Германии Шуленбург писал 13 апреля 1941 г., что во время церемонии проводов, И. В. Сталин "громко спросил обо мне и, найдя меня, подошел, обнял меня за плечи и сказал: "Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь всё для этого сделать!" Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: "Мы останемся друзьями с Вами в любом случае". Комментируя эти слова Сталина, Шулленбург писал: "Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом".

Не исключено, что не служба Кребса в различных штабах армий и групп армий с 1941 по 1945 гг., а его опыт военного дипломата в СССР были прежде всего востребованы руководством третьего рейха весной 1945 года.

В это же время Геббельс принялся изучать биографии тех, кто командовал Красной Армией, уже вступившей на землю Германии. 16 марта 1945 г. Геббельс писал: "Генштаб представляет мне книгу с биографическими данными и портретами советских генералов и маршалов. Из этой книги нетрудно почерпнуть различные сведения о том, какие ошибки мы совершили в прошедшие годы. Эти маршалы и генералы в среднем исключительно молоды, почти никто из них не старше 50 лет. Они имеют богатый опыт революционно-политической деятельности, являются убежденными большевиками, чрезвычайно энергичными людьми, а на их лицах можно прочесть, что они имеют хорошую народную закваску. В своем большинстве это дети рабочих, сапожников, мелких крестьян и т.д. Короче говоря, я вынужден сделать неприятный вывод, что военные руководители Советского Союза являются выходцами из более хороших народных слоев, чем наши собственные" .

Возможно, что интерес Геббельса к советским маршалам и генералам был вызван не только желанием посрамить собственных военачальников. Судя по содержанию его дневника, Геббельс в это время интересовался прежде всего делами, имевшими практическое значение для Германии. Не исключено, что он хотел лучше узнать о тех, с кем он хотел вступить в переговоры.

Биография Василия Ивановича Чуйкова вполне отвечала тем общим представлениям о советских военачальниках, которые вынес Геббельс из знакомства с их биографиями. Рожденный в крестьянской семье в селе Серебряные Пруды Веневского уезда Тульской губернии (ныне Московской области) будущий Маршал Советского Союза начал свою трудовую жизнь слесарем в Петрограде.

Начав воинскую службу в декабре 1917 г. в учебном минном корпусе в Кронштадте, В. И. Чуйков затем вступил в ряды Красной Армии. Он закончил Гражданскую войну с четырьмя ранениями и на должности командира стрелкового полка. С мая 1942 г. В. И. Чуйков -- активный участник Великой Отечественной войны. Под его командованием сражалась в Сталинграде знаменитая 62-я (затем 8-я гвардейская) армия. Затем войска "чуйковской" армии освобождали Правобережную Украину, Белоруссию, участвовали в блистательной Висло-Одерской операции.

Возможно, что Геббельс обратил внимание не только на боевой опыт В. И. Чуйкова, но и на его образование, позволившее ему поработать в дипломатической сфере. После завершения им учебы в Военной академии имени М. В. Фрунзе, а также академических курсы механизации и моторизации при этой академии, В. И. Чуйков закончил восточный факультет той же академии. После участия в Освободительном походе 1939 года и советско-финляндской войне, В. И. Чуйков стал военным атташе в Китае в 1940 г. и оставался там до начала 1942 г., т. е. в период нашей активной помощи этой стране в ее борьбе против японской агрессии. Так Чуйков обрел дипломатический опыт в сложных и тонких делах Дальнего Востока.

Вероятно, направляя бывшего военного атташе в Москве генерала Ганса Кребса на командный пункт к Чуйкову, Геббельс знал, что советский генерал-полковник имел хорошую подготовку для ведения международных переговоров.

Узнав от В. И. Чуйкова о прибытии Х. Кребса, Г. К. Жуков приказал генералу армии В. Д. Соколовскому прибыть "на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом". Одновременно Жуков связался по телефону со Сталиным. Реагируя на сообщение о самоубийстве Гитлера, Сталин сказал: "Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым". Одновременно Сталин приказал: "Передайте Соколовскому. Никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного, -- не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас Первомайский парад".

Жуков далее писал о звонке Соколовского "около 5 часов утра". По словам генерала армии, Кребс ссылался на отсутствие у него полномочий для переговоров о капитуляции. Он также сообщал: "Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Дёница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию".

По словам Жукова, он поддержал Соколовского, добавив: "Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться". Далее Жуков писал: "В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало. В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города" . Из мемуаров Жукова можно придти к выводу, будто визит Кребса был кратким, а Сталин вообще запретил вести какие-то переговоры.

Между тем наиболее полное описание переговоров с Кребсом имеется на 30 страницах книги Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова "Конец третьего рейха". Чуйков отметил, что свидетелями переговоров стали также писатель Всеволод Вишневский, поэты Константин Симонов и Евгений Долматовский, композиторы Тихон Хренников и Матвей Блантер. Переговоры стенографировались. С немецкой стороны помимо Кребса, в переговорах приняли участие полковник генерального штаба фон Дуфвинг, выполнявший на переговорах обязанности адъютанта генерала, а также переводчик.

Из рассказа В. И. Чуйкова, подкрепленного стенографическими записями, складывается несколько иное впечатление о переговорах на его командном пункте, чем из воспоминаний Г. К. Жукова. Во-первых, Чуйков сообщал, что переговоры шли почти 10 часов. Во-вторых, Чуйков рассказал об установлении телефонной связи между германской рейхсканцелярией и командным пунктом 8-й гвардейской армии. В-третьих, на протяжении переговоров с Кребсом Чуйкову и Соколовскому не раз звонили некие вышестоящие лица. А ими могли быть Г. К. Жуков или И. В. Сталин. Стало быть, Сталин, сначала заявив, по словам Жукова, о недопустимости каких-либо переговоров, затем разрешил их продолжение и фактически участвовал в них.

Камнем преткновения на переговорах стало нежелание новых вождей рейха пойти на капитуляцию без согласия Дёница. Для этого были известные основания. Роли в триувмирате, сформированном Гитлером, были не четко определены. Обращение к Сталину было написано рейхсканцлером Геббельсом, но он указывал, что действует по поручению Бормана. Полномочия Кребса были также подписаны Борманом. Дёниц же был назначен рейхспрезидентом, то есть на пост, который был упразднен после смерти последнего президента Веймарской республики Пауля фон Гинденбурга 2 августа 1934 г. Комментируя в своих воспоминаниях последние назначения Гитлера, бывший министр вооружений Германии Альберт Шпеер называл их "самыми абсурдными в его карьере государственного деятеля... Он не смог ясно определить, как это уже случалось в последние годы его жизни, кто обладает высшей властью: канцлер или его кабинет, или же президент. Согласно букве завещания Дёниц не мог сместить канцлера или кого-либо из министров, даже если бы оказалось, что они не годятся для работы. Так важнейшая часть полномочий любого президента была отнята у него с самого начала".

К тому же находившийся в Плёне гросс-адмирал получал скудную информацию о том, что происходило в бункере рейхсканцелярии в последние дни. Лишь через три часа после самоубийства Адольфа Гитлера и его жены 30 апреля в 18.35 Борман направил радиограмму Дёницу: "Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас в качестве своего преемника. Вам высланы письменные указания. Немедленно примите меры, необходимые в этой ситуации".

Никаких сообщений об уходе Гитлера из жизни гросс-адмирал не получил и считал, что высшая власть в Германии по-прежнему принадлежит фюреру. По этой причине он отправил в Берлин ответ, в котором выражал свою преданность Гитлеру. Дёниц писал: "Если по воле Судьбы... мне суждено править рейхом в качестве вашего преемника, я приложу все силы, чтобы исход этой войны был достоин героической борьбы немецкого народа" .

Сокрытие информации о самоубийстве Гитлера было вызвано тем, что Геббельс и Борман опасались Гиммлера, который находился в Плёне, где был и Дёниц. Очевидно, что, скрывая смерть Гитлера, его наследники считали, что пока Гиммлер считает фюрера живым, шеф СС не решится захватить власть. Не спешили они и обнародовать "Политическое завещание" Гитлера, в соответствии с которым Гиммлер был исключен из партии и лишен всякой власти. Скорее всего, они опасались, что преждевременная огласка лишь ускорит действия Гиммлера. Руководитель всесильной эсэсовской организации мог объявить переданное радиограммой "Политическое завещание" Гитлера подложным, их -- изменниками, а то и убийцами Гитлера. Геббельс и Борман вряд ли сомневались в том, что Гиммлер мог поставить Дёница под свой контроль или даже объявить себя главой третьего рейха.

Положение Геббельса, Бормана и других было чрезвычайно шатким.

Реальная власть наследников Гитлера распространялась лишь на несколько берлинских кварталов. Лев Безыменский привел точные данные о территории, которую контролировало правительство Геббельса: "С севера на юг протяженность империи составляла ровным счетом 1650 метров -- от моста Вейдендаммбрюкке до Принц-Альбрехт-штрассе; с запада на восток -- 1150 метров -- от Бранденбургских ворот до площади Шлоссплац" . Само правительство Германии, которое возглавлял Геббельс, представляло собой лишь видимость такового. Из 17 членов правительства, назначенных Гитлером, в Берлине имелись лишь трое: Геббельс, Борман и новый министр пропаганды Вернер Науман. Это объясняло настойчивое стремление наследников Гитлера собрать Дёница и всех членов правительства в Берлине, о чем постоянно говорил Кребс. Этим же объяснялись также их страхи, что инициативу в руководстве Германией может перехватить Гиммлер.

Для обоснования законности своего положения Геббельс и Борман располагали лишь "Политическим завещанием" Гитлера. Ссылаясь на него, Геббельс, Борман и их сторонники подчеркивали, что лишь они правомочны вести переговоры о капитуляции. Поэтому первыми, кто за пределами бункера узнали содержание политического завещания Гитлера, стали советские военачальники и Сталин. Заявления о том, что Геббельс и Борман предпочитали вести переговоры с СССР объяснялись просто: у окруженных советскими войсками не было иного выхода, как капитулировать перед ними. Парадоксальным образом, Геббельс, Борман и Кребс старались воспользоваться общей капитуляцией для того, чтобы продемонстрировать свое право говорить от лица всей Германии, то есть подтвердить легитимность своего правительства капитуляцией.

Кребс говорил Чуйкову и Соколовскому: "Полная и действительная капитуляция может быть решена легальным правительством. Если у Геббельса не будет договоренности с вами, то что получится? Вы должны легальное правительство предпочесть правительству предателя Гиммлера. Вопрос войны уже предрешен. Результат должен решаться с правительством, указанным фюрером". По словам Чуйкова, Кребс, "волнуясь, уже почти кричит по-русски: "Изменник и предатель Гиммлер может уничтожить членов нового правительства!... Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно!"

Кребс, Геббельс и другие не без основания полагали, что Советское правительство было готово принять капитуляцию у правительства, которое оказалось в берлинской ловушке, и тем самым завершить войну в считанные часы. В противном случае военные действия могли затянуться. При этом советские военачальники неизменно подчеркивали, что все переговоры об общей капитуляции должны происходить с участием всех союзников.

В то же время для Советского Союза был невыгоден захват власти Гиммлером, который уже вступил в тайные сепаратные переговоры с агентами западных держав. Поэтому прибывший на командный пункт В. Д. Соколовский, ссылаясь на Г. К. Жукова, предложил Г. Кребсу публично "объявить Г. Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам". Заметно оживляясь, Кребс ответил: "Очень умный совет. Это можно сейчас же сделать. Конечно, с разрешения доктора Геббельса" . Кребс попросил разрешения послать полковника фон Дуфвинга к Геббельсу.

Чуйков позвонил начальнику штаба и приказал обеспечить переход полковника и одновременно связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном, чтобы установить телефонную связь Геббельса с советским армейским командным пунктом.

При переходе линии огня группа, в которой были фон Дуфвинг, немецкий переводчик и советские связисты, была подвергнута обстрелу с немецкой стороны, хотя полковник держал белый флаг. Несмотря на то, что командир советской роты связистов был смертельно ранен, связь с рейхсканцелярией была установлена. Правда, с немецкой стороны связь долго не работала. И все же после возвращения фон Дуфвинга Кребс смог разговаривать с Геббельсом по телефону.

После долгих переговоров Кребс зачитал Геббельсу по телефону советские условия капитуляции:

"1. Капитуляция Берлина.

2. Всем капитулирующим сдать оружие.

3. Офицерам и солдатам, на общих основаниях, сохраняется жизнь.

4. Раненым обеспечивается помощь.

5. Предоставляется возможность переговоров с союзниками по радио" .

Геббельс потребовал возвращения Кребса, чтобы обсудить с ним все эти условия.

На прощание Кребсу было сказано: "Вашему правительству будет дана возможность сообщить о том, что Гитлер умер, что Гиммлер -- изменник и заявить трем правительствам -- СССР, США и Англии -- о полной капитуляции. Мы, таким образом, частично удовлетворим и вашу просьбу. Будем ли мы помогать вам в создании правительства? Нет. Но даем вам право сообщить список лиц, которые вы не хотите видеть в качестве военнопленных. Мы даем вам право после капитуляции сделать заявление Союзным Нациям. От них зависит дальнейшая судьба вашего правительства" . Кребсу было также сказано, что после капитуляции Берлина советские войска дадут немцам самолет или автомашину, а также радиосвязь для установления контакта с Дёницем.

Кребс: "Список лиц, находящихся в Берлине, который мы дадим, не будет рассматриваться как список военнопленных?"

Ответ: "Это обеспечено. Офицерам сохраним звания, ордена, холодное оружие. Мы даем право представить список членов правительства, право связи с Дёницем. Но всё это после капитуляции" .

Кребс: "Итак, после капитуляции советское радио даст сообщение о смерти Гитлера, о новом правительстве и о предательстве Гиммлера?" Получив очередное подтверждение на этот счет, Кребс, по словам Чуйкова, "заверил, что постарается обо всем быстро договориться. 13 часов 08 минут. Кребс ушел" .

По словам Чуйкова, после прощания Кребс дважды возвращался "уже с лестницы: сперва он позабыл перчатки, которые положил на подоконнике вместе с фуражкой; однако, фуражку-то он надел, а вот перчатки не взял. Второй раз Кребс вернулся под предлогом, что забыл полевую сумку, которой у него вообще не было. Он уверял, что принес в ней документы от Геббельса и Бормана, хотя -- я хорошо это помню -- доставал бумаги из бокового кармана" .

Чуйков так объяснял поведение Кребса: "По глазам и поведению было видно -- генерал колебался: идти ему обратно в пекло или первому сдаться на милость победителя. Возможно, ждал, что мы объявим его пленником, с чем он, возможно, охотно согласился бы" .

После перехода Кребсом линии огня советские военачальники ждали ответа из рейхсканцелярии. Однако немцы молчали. Их молчание затягивалось.

Г. К. Жуков вспоминал: "В 18 часов В. Д. Соколовский доложил, что немецкое руководство прислало своего парламентера. Он сообщил, что Геббельс и Борман отклонили требование о безоговорочной капитуляции. В ответ на это в 18 часов 30 минут с невероятной силой начался последний штурм центральной части города, где находилась Имперская канцелярия и засели остатки гитлеровцев" .

Однако нет никаких документальных доказательств того, что руководители нового правительства на самом деле отвергли советские условия капитуляции. Указанный парламентер не предъявил никаких документов, свидетельствующих о том, что он действует по поручению Геббельса или Бормана. Не осталось никаких документов о заседании правительства Геббельса, на котором было принято решение отвергнуть советские условия.

Вечером 1 мая значительная часть обитателей бункера предприняла попытку прорыва из советского окружения. По оценке Уильяма Ширера, от 500 до 600 обитателей бункера, многие из которых составляли эсэсовцы, в конечном счете, сумели прорваться. Они затем оказались в оккупационных зонах союзников. Некоторые из них потом утверждали, что генералы Кребс и Бургдорф, а также чета Геббельсов, не присоединились к группе прорыва, а покончили жизнь самоубийством. Сообщали, что перед самоубийством Магда Геббельс с помощью врача умертвила своих детей. Борман же, по словам бывших обитетелей бункера. присоединился к участникам прорыва, но погиб в пути.

Однако никто не смог представить убедительные свидетельства того, как Кребс и Бургдорф покончили с собой. Их тела не были найдены.

Противоречивы свидетельства и о гибели Бормана по пути из бункера. Как убедительно доказал Лев Безыменский в своей книге "По следам Мартина Бормана", заявления личного шофера Гитлера Эриха Кемпки в его книге "Я сжёг Гитлера" опровергали его же показания на Нюрнбергском процессе о гибели Бормана от взрыва танка советским снарядом. Лидер "Гитлерюгенд" Артура Аксманна, на которого ссылался У. Ширер, уверял, что Борман принял яд в ходе побега. Однако его тело никогда не было обнаружено. Мартин Борман, поисками которого занимались значительную часть ХХ века, исчез бесследно.

Было немало рассказано о самоубийстве Геббельса, его жены, а также убийстве их детей, трупы которых были обнаружены. В своей книге Х. Р. Тревор-Роупер, привел показания адъютанта Геббельса гауптсштурмфюрера СС Гюнтера Швагермана. Тот утверждал, что вечером 1 мая Геббельс вызвал его и сказал: "Швагерман! Случилось величайшее предательство. Генералы предали фюрера. Всё потеряно. Я умру вместе с моей женой и своей семьей... Вы сожжете наши тела. Можете это сделать?"

По словам Тревора-Роупера, Швагерман обещал это сделать. После этого, адъютант направил шофера Геббельса и эсэсовца за бензином. "Вскоре (было половина девятого вечера) Геббельс и его жена прошли через бункер. У начала лестницы они миновали Швагермана и шофера Раха, который стоял с бензином. Они прошли мимо, не говоря ни слова, и поднялись по лестнице в сад. Почти немедленно прозвучали два выстрела. Когда Рах и Швагерман вышли в сад, они обнаружили два трупа на земле. Эсэсовский ординарец, который застрелил их, стоял рядом. Они послушно вылили четыре канистры бензина на трупы, зажгли их и ушли" .

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Биография

В 1930 году, будучи капитаном , он был переведён в военное министерство в Берлин. В 1930-х годах Кребс был некоторое время помощником германского военного атташе в СССР и проживал в Москве . Кребс хорошо говорил по-русски и лично знал многих высших военачальников СССР, в том числе Жукова . В 1939 году был произведён в подполковники , вскоре получил должность начальника штаба VII армейского корпуса. В 1940 году получил звание полковника , в марте 1942 - генерал-майора , в апреле 1943 года - генерал-лейтенанта , в августе 1944 получил своё последнее звание - генерал пехоты . 29 марта 1945 года Кребс стал преемником Гудериана на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск.

Знание русского языка помогло ему вести свой последний диалог с Красной армией 1 мая 1945 года. После самоубийства А. Гитлера Кребс, по поручению Геббельса , 1 мая 1945 принимал участие в попытке заключить перемирие с советскими войсками, штурмовавшими Берлин. В заключении перемирия ему было отказано в 10 часов 15 минут. Советское командование настаивало на безоговорочной капитуляции.

В этот же день в 21:30, после того, как почти все желающие покинули фюрербункер, Кребс вместе с генералом Бургдорфом застрелился в своей комнате в бункере, выстрелив из табельного пистолета себе в сердце.

Напишите отзыв о статье "Кребс, Ганс (генерал)"

Литература

• Hans Krebs - Hitlers treuester General // Braunschweiger Zeitung Spezial (04/2005)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кребс, Ганс (генерал)