Матерь Божия о католиках – «враги Моего Сына и Мои враги. Старейшие европейские мемуары

еЧТЕК ОБ ЖТПОФЕ

(пФЛТПЧЕООП, ЛБЛ ОБ ЙУРПЧЕДЙ)

дП ЧПКОЩ, ЧПУРЙФБООЩК ЫЛПМПК, ЛПНУПНПМПН, УТЕДУФЧБНЙ НБУУПЧПК ЙОЖПТНБГЙЙ Ч ДХИЕ ЙОФЕТОБГЙПОБМЙЪНБ, П УЧПЕН ЕЧТЕКУЛПН РТПЙУИПЦДЕОЙЙ С ЪБДХНЩЧБМУС ПЮЕОШ ТЕДЛП. пДОБЛП ОБЮЙОБС У РЕТЧЩИ НЕУСГЕЧ ЧПКОЩ УПЪОБОЙЕ РТЙОБДМЕЦОПУФЙ Л ЬФПНХ «ОЕУФБОДБТФОПНХ» ОБТПДХ НЕОС РПЮФЙ ОЙЛПЗДБ ОЕ РПЛЙДБМП. рТЙЮЙОПК ЬФПНХ УФБМ ВЩУФТП Й ЫЙТПЛП ТБУРТПУФТБОЙЧЫЙКУС ВЩФПЧПК БОФЙУЕНЙФЙЪН. ч УБНЩИ ТБЪМЙЮОЩИ УМПСИ ПВЭЕУФЧБ ЧПУЛТЕУБМЙ НЕЭБОУЛЙЕ РТЕДТБУУХДЛЙ РП РПЧПДХ ЕЧТЕЕЧ, Ч ЙИ БДТЕУ НПЦОП ВЩМП ХУМЩЫБФШ ЕДЛЙЕ УМПЧБ ПУХЦДЕОЙС, ПУЛПТВЙФЕМШОЩЕ РТПЪЧЙЭБ, ОБУНЕЫЛЙ, БОЕЛДПФЩ. ъМПК ЛТЙФЙЛЕ РПДЧЕТЗБМПУШ ЧУЕ, ВПМШЫЕК ЮБУФША НЙЖЙЮЕУЛПЕ ЙМЙ ОБНЕТЕООП РТЕХЧЕМЙЮЕООПЕ, — РТЙЧЕТЦЕООПУФШ ЕЧТЕЕЧ Л «ЪПМПФПНХ ФЕМШГХ», ФПТЗБЫЕУФЧХ, ЦХМШОЙЮЕУФЧХ; ОЕЦЕМБОЙЕ ЦЙФШ ЮЕУФОЩН ФТХДПН; ФТХУПУФШ Й ХЧЙМЙЧБОЙЕ ПФ ЖТПОФБ; ОБЛПОЕГ, УРЕГЙЖЙЮЕУЛЙЕ ЙОФПОБГЙЙ Й ЛБТФБЧПУФШ ТЕЮЙ.

рЩФБСУШ УЕЗПДОС РПОСФШ, РПЮЕНХ Ч РЕТЧЩЕ НЕУСГЩ ЧПКОЩ РТПЙЪПЫМБ ЧУРЩЫЛБ ЬФПЗП ПФЧТБФЙФЕМШОПЗП СЧМЕОЙС, ФБЙЧЫЕЗПУС ТБОЕЕ РПД УРХДПН (ЧП ЧУСЛПН УМХЮБЕ, С ЕЗП ОЕ ЪБНЕЮБМ), РПМБЗБА, ЮФП ВЩМП Л ФПНХ ОЕУЛПМШЛП РПЧПДПЧ.

уТЕДЙ УПФЕО ФЩУСЮ МАДЕК, ВЕЦБЧЫЙИ ОБ ЧПУФПЛ ЙЪ ЪБРБДОЩИ ТЕЗЙПОПЧ УФТБОЩ, ЪОБЮЙФЕМШОХА ЮБУФШ УПУФБЧМСМЙ ЕЧТЕКУЛЙЕ УЕНШЙ. й ЬФП ОЕХДЙЧЙФЕМШОП: ПУФБОШУС ПОЙ ОБ ПЛЛХРЙТПЧБООПК ЪЕНМЕ, ЙИ ПЦЙДБМБ ВЩ ОЕНЙОХЕНБС ЗЙВЕМШ. фБЛ Й РТПЙЪПЫМП У ФЕНЙ ЕЧТЕСНЙ, ЛФП РП ТБЪОЩН РТЙЮЙОБН ОЕ ЬЧБЛХЙТПЧБМУС. уЮБУФМЙЧЩИ ЙУЛМАЮЕОЙК ВЩМП ОЙЮФПЦОП НБМП. лПОЕЮОП, РПЛЙДБМЙ УЧПЙ ДПНБ ОЕ ПДОЙ МЙЫШ ЕЧТЕЙ, ХИПДЙМЙ ПФ ЧТБЗБ ЮМЕОЩ РБТФЙЙ, ТБВПФОЙЛЙ ПТЗБОПЧ ЧМБУФЙ. чНЕУФЕ У ПВПТХДПЧБОЙЕН ЛТХРОЩИ ЪБЧПДПЧ Й ЖБВТЙЛ Ч ВПМЕЕ-НЕОЕЕ ПТЗБОЙЪПЧБООПН РПТСДЛЕ ЬЧБЛХЙТПЧБМЙУШ, ОЕЪБЧЙУЙНП ПФ ЙИ ОБГЙПОБМШОПК РТЙОБДМЕЦОПУФЙ, УПФТХДОЙЛЙ БДНЙОЙУФТБГЙЙ, ЙОЦЕОЕТОП-ФЕИОЙЮЕУЛЙЕ ТБВПФОЙЛЙ, ЛЧБМЙЖЙГЙТПЧБООЩЕ Й ЛБДТПЧЩЕ ТБВПЮЙЕ ЬФЙИ РТЕДРТЙСФЙК, Б ФБЛЦЕ ЮМЕОЩ ЙИ УЕНЕК. й ЧУЕ-ФБЛЙ ОЕ ПВТБФЙФШ ЧОЙНБОЙЕ ОБ ЧЩУПЛЙК РТПГЕОФ ЕЧТЕЕЧ УТЕДЙ ЬЧБЛХЙТПЧБООЩИ ВЩМП ФТХДОП. х НЕУФОЩИ ЦЙФЕМЕК, ДБЦЕ Х ФЕИ, ЛПФПТЩЕ ДП ЬФПЗП ЦЙЧПЗП-ФП ЕЧТЕС ОЕ ЧЙДЕМЙ, Б П ОБТПДЕ ЬФПН ЪОБМЙ МЙЫШ, ЮФП ПОЙ иТЙУФБ ТБУРСМЙ, РТЙ ЧЙДЕ ЧРПМОЕ ЪДПТПЧЩИ РТЙЕЪЦЙИ НХЦЮЙО ЧПЪОЙЛБМБ ЕУФЕУФЧЕООБС, ОБ НПК ЧЪЗМСД, ОЕРТЙСЪОШ: «лБЛ ЦЕ ФБЛ? нПЕЗП НХЦБ (ВТБФБ, УЩОБ, ПФГБ) ЪБВТБМЙ ОБ ЖТПОФ, Б ЬФЙ ЪДЕУШ ТБЪЗХМЙЧБАФ!» вЩМЙ МЙ ПУОПЧБОЙС ДМС ФБЛЙИ УХЦДЕОЙК? уЛБЦХ ПФЛТПЧЕООП — ОЕ ВЕЪ ФПЗП. лПОЕЮОП, НОПЗЙИ ВЕЦЕОГЕЧ У ЪБРБДБ ОЕ ХУРЕМЙ ОБ НЕУФЕ РТЙЪЧБФШ Ч БТНЙА ЙЪ-ЪБ НПМОЙЕОПУОПЗП РТПДЧЙЦЕОЙС ОЕНГЕЧ, ОП Й ВЕЪ ДПУФБФПЮОЩИ ПУОПЧБОЙК ОЕНБМП «ОБЫЕЗП ВТБФБ» УЫЙЧБМПУШ Ч ФЩМХ (УТЕДЙ ФБЛЙИ ВЩМЙ ДЧБ ИПТПЫП ЪОБЛПНЩИ НОЕ ЮЕМПЧЕЛБ, ТБЪОЩНЙ ИЙФТПУФСНЙ ХЧЙМШОХЧЫЙИ ПФ НПВЙМЙЪБГЙЙ). рТБЧДБНЙ Й ОЕРТБЧДБНЙ ЙЪВЕЗБМЙ БТНЙЙ Й УЩОЩ ДТХЗЙИ ОБТПДПЧ, ОП ЪБНЕЮБМЙ Ч РЕТЧХА ПЮЕТЕДШ ЕЧТЕЕЧ: ЮХЦПЕ ЧУЕЗДБ ЧЙДОЕЕ.

рТЙВЩФЙЕ ЪОБЮЙФЕМШОПЗП ЮЙУМБ ЬЧБЛХЙТПЧБООЩИ, ОЕУПНОЕООП, УЛБЪБМПУШ ОБ ХУМПЧЙСИ ЦЙЪОЙ НЕУФОПЗП ОБУЕМЕОЙС. пУФТЕЕ ПЭХЭБМБУШ ОЕИЧБФЛБ РТПДХЛФПЧ РЙФБОЙС, ТЕЪЛП ЧПЪТПУМЙ ГЕОЩ ОБ ТЩОЛБИ. х НОПЗЙИ ХИХДЫЙМЙУШ ЦЙМЙЭОЩЕ ХУМПЧЙС. лПЗП НПЦОП ВЩМП ПВЧЙОЙФШ Ч ЬФПН? лПОЕЮОП, ЬЧБЛХЙТПЧБООЩИ (ЛПФПТЩИ ЛПЕ-ЗДЕ ПВЪЩЧБМЙ «ЧЩЛПЧЩТСООЩНЙ»), Ч РЕТЧХА ПЮЕТЕДШ ЕЧТЕЕЧ. й ЕУМЙ УТЕДЙ ФЕИ РПРБДБМЙУШ ВПЗБФЩЕ МАДЙ, ЧЩЛМБДЩЧБЧЫЙЕ МАВЩЕ УХННЩ ЪБ ОХЦОЩК ЙН ФПЧБТ (ВЩМЙ, ЛПОЕЮОП, Й ФБЛЙЕ), ФП ТБУУЛБЪЩ ПВ ЬФПН УФБОПЧЙМЙУШ ДПУФПСОЙЕН НБУУ. нЙЖЩ П ОЕУНЕФОЩИ ВПЗБФУФЧБИ РТЙЕЪЦЙИ ТБУРТПУФТБОСМЙУШ ОБ ЧУЕИ ЕЧТЕЕЧ, РПДБЧМСАЭЕЕ ВПМШЫЙОУФЧП ЛПФПТЩИ ЖБЛФЙЮЕУЛЙ ЧЕМП ОБ ЮХЦВЙОЕ РПМХОЙЭЕОУЛЙК ПВТБЪ ЦЙЪОЙ.

лПЕ-ЛПНХ ЙЪ НЕУФОЩИ ЦЙФЕМЕК, ОБЧЕТОПЕ, РТЙЫМЙУШ ОЕ РП ДХЫЕ ПВЩЮБЙ Й НБОЕТБ РПЧЕДЕОЙС РТЙВЩЧЫЙИ ЕЧТЕЕЧ Ч ВЩФХ, УРПУПВЩ ЧЕДЕОЙС ДПНБЫОЕЗП ИПЪСКУФЧБ, ДБЦЕ ПУПВЕООПУФЙ ЙИ НЕОА (ОБРТЙНЕТ, РТЙУФТБУФЙЕ Л ЛХТСФЙОЕ).

оБ ПФОПЫЕОЙЕ Л ЬЧБЛХЙТПЧБООЩН Ч ФЩМХ УФТБОЩ НПЗМЙ ФБЛЦЕ РПЧМЙСФШ ПФЗПМПУЛЙ ЗЙФМЕТПЧУЛПК РТПРБЗБОДЩ, ЛПФПТБС ЙЪПВТБЦБМБ ЕЧТЕЕЧ ЛБЛ ЪМЕКЫЙИ ЧТБЗПЧ ЮЕМПЧЕЮЕУФЧБ.

фБЛПЧБ НПС ОЩОЕЫОСС ЧЕТУЙС РТЙЮЙО ФПЗДБЫОЕК ЧУРЩЫЛЙ БОФЙУЕНЙФЙЪНБ Ч ууут, ЛПФПТХА С ЧПУРТЙОЙНБМ ПЮЕОШ ВПМЕЪОЕООП.

* * *

вЩМП ВЩ ОЕУРТБЧЕДМЙЧП ХНПМЮБФШ П ФПН, ЮФП ЪОБЮЙФЕМШОБС, НПЦЕФ ВЩФШ, ДБЦЕ ВПМШЫБС ЮБУФШ НЕУФОЩИ ЦЙФЕМЕК ПФ ЧУЕК ДХЫЙ УПЮХЧУФЧПЧБМБ ЬЧБЛХЙТПЧБООЩН, ВЕУЛПТЩУФОП РПНПЗБМБ ЙН ЧЩЦЙФШ, ДЕМЙМБУШ РПУМЕДОЙН. пДОБЛП ФБЛЙНЙ ВЩМЙ ДБМЕЛП ОЕ ЧУЕ.

* * *

пУПВЕООП ЪБДЕЧБМЙ НПЙ АОПЫЕУЛЙЕ ЮХЧУФЧБ ПУЛПТВЙФЕМШОЩЕ ПВЧЙОЕОЙС ЕЧТЕЕЧ Ч ФТХУПУФЙ Й ХЧЙМЙЧБОЙЙ ПФ ОЕРПУТЕДУФЧЕООПЗП ХЮБУФЙС Ч ВПСИ. оЙЛПЗДБ ОЕ ЪБВХДХ, ЛБЛ ВПМШОП ВЩМП ЧЩУМХЫЙЧБФШ ЗОХУОЩЕ ПУФТПФЩ ОБ ЬФХ ФЕНХ. рПЛБ С ОЕ ПЛБЪБМУС Ч БТНЙЙ, РТЙИПДЙМПУШ, УФЙУОХЧ ЪХВЩ, НПМЮБ УОПУЙФШ РТПЙЪОПУЙНЩЕ Ч НПЕН РТЙУХФУФЧЙЙ ЗБДПУФЙ ФЙРБ «ЧПСЛЙ ЙЪ фБЫЛЕОФБ» ЙМЙ ЧЩУМХЫЙЧБФШ БОЕЛДПФ П тБВЙОПЧЙЮЕ, ЛПФПТЩК ОБ ЧПРТПУ, РПЮЕНХ ПО ОЕ ОБ ЖТПОФЕ, ПФЧЕФЙМ: «б ЕУМЙ НЕОС ФБН ХВШАФ, ЛФП ФПЗДБ ВХДЕФ МАВЙФШ тПДЙОХ?» чЕДШ ОЕ НПЗ С, ЛТЕРЛЙК 19-МЕФОЙК РБТЕОШ, ХРТЕЦДБС ЧПЪНПЦОЩЕ ЧПРТПУЩ, ПРПЧЕЭБФШ МАВПЗП ЧУФТЕЮОПЗП П ФПН, ЮФП УФБФХУ УФХДЕОФБ ЧФПТПЗП ЛХТУБ ДБЕФ НОЕ ПФУТПЮЛХ ПФ РТЙЪЩЧБ Ч БТНЙА. й ДП НБС 1942 ЗПДБ РТЙИПДЙМПУШ НПМЮБ ЗМПФБФШ ПВЙДХ ДБЦЕ ФПЗДБ, ЛПЗДБ ЬФЙ ЗБДПУФЙ ОЕ ПФОПУЙМЙУШ ЛП НОЕ МЙЮОП.

оБЪЧБООЩЕ РТЙЮЙОЩ РТЙЧЕМЙ Л ФПНХ, ЮФП НПС РУЙИЙЛБ Ч ФЕ НЕУСГЩ ЪБГЙЛМЙМБУШ ОБ ФЕНЕ «ЕЧТЕЙ ОБ ЧПКОЕ, ЕЧТЕЙ ОБ ЖТПОФЕ». рПЬФПНХ, ПЛБЪБЧЫЙУШ Ч БТНЙЙ, С ВЩМ ЪБТБОЕЕ ОБГЕМЕО ОБ ФП, ЮФПВЩ ХЪОБФШ, ЛБЛЙНЙ ЦЕ ПОЙ ВЩМЙ Ч ДЕКУФЧЙФЕМШОПУФЙ.

(у ЗПДБНЙ С ХВЕДЙМУС Ч ФПН, ЮФП РТСНЩЕ ПФЧЕФЩ ОБ РПДПВОЩЕ ЧПРТПУЩ УХЭЕУФЧХАФ ФПМШЛП ФПЗДБ, ЛПЗДБ ПГЕОЙЧБАФУС ПФДЕМШОЩЕ МЙЮОПУФЙ, Б ПДОПЪОБЮОП ПГЕОЙФШ МАВХА ПВЭОПУФШ ЙМЙ ВПМШЫХА ЗТХРРХ МАДЕК ОЕЧПЪНПЦОП. рПЬФПНХ НПЙ АОПЫЕУЛЙЕ РПРЩФЛЙ ПДОПЪОБЮОП ПГЕОЙФШ РПЧЕДЕОЙЕ ЕЧТЕЕЧ ОБ ЖТПОФЕ РПФЕТРЕМЙ ОЕХДБЮХ. тБУУЛБЦХ Ч ПУОПЧОПН П ЖБЛФБИ, ЛПФПТЩН ВЩМ УЧЙДЕФЕМЕН.)

уОБЮБМБ П ФПН, ЮФП НОЕ ВЩМП ЙЪЧЕУФОП ХЦЕ Ч РЕТЧЩЕ НЕУСГЩ ЧПКОЩ, — ПВ ХЮБУФЙЙ Ч ЧПКОЕ НПЙИ ВМЙЪЛЙИ ТПДУФЧЕООЙЛПЧ — ЧУЕИ НПЙИ ДЧПАТПДОЩИ ВТБФШЕЧ, ЛПФПТЩН Ч 1941 ЗПДХ ВЩМП ПФ 19 ДП 30 МЕФ (ЙИ ВЩМП ЮЕФЧЕТП, Б НПЕНХ ЕДЙОУФЧЕООПНХ ТПДОПНХ ВТБФХ ВЩМП ФПЗДБ ЧУЕЗП 10 МЕФ). оБЮОХ УП УФБТЫЙИ.

— нЙЫБ зЙОЪВХТЗ (ЗПД ТПЦДЕОЙС 1911 З.) — Ч БТНЙЙ У 1939 ЗПДБ. оБ ЖТПОФЕ ВЩМ РПМЙФТХЛПН, ЙОЦЕОЕТПН, ЪБФЕН ЛПНБОДЙТПН БЧФПНПВЙМШОПЗП ВБФБМШПОБ.

— оАНБ зЙОЪВХТЗ (1919) — МЕФЮЙЛ-ЙУФТЕВЙФЕМШ, ФСЦЕМП ТБОЕО Ч ЧПЪДХЫОПН ВПА Ч 1943 ЗПДХ, ЙОЧБМЙД ЧПКОЩ.

— йЪС лПВЩМСОУЛЙК (1922) — РТЙЪЧБО Ч БТНЙА РПУМЕ ДЕУСФЙМЕФЛЙ Ч 1940 ЗПДХ, УМХЦЙМ Ч рТЙВБМФЙЛЕ. рПЗЙВ Ч РЕТЧЩЕ ДОЙ ЧПКОЩ.

— йЪС чБКОВХТЗ (1922) — Ч БТНЙЙ У 1940 ЗПДБ РПУМЕ ПЛПОЮБОЙС БТФЙММЕТЙКУЛПК УРЕГЫЛПМЩ. фСЦЕМП ТБОЕО Ч 1942 ЗПДХ, РПУМЕ ЙЪМЕЮЕОЙС РТПДПМЦБМ ЧПЕЧБФШ, ЙОЧБМЙД ЧПКОЩ.

уЕВС Ч ЬФПФ УРЙУПЛ ОЕ ЧЛМАЮБА, ФБЛ ЛБЛ ЮЙФБФЕМШ ХЦЕ ЪОБЕФ П НПЕН ХЮБУФЙЙ Ч ЧПКОЕ. оП Й ВЕЪ НЕОС «УЕНЕКОБС УФБФЙУФЙЛБ» ВЩМБ ОБ 100% Ч РПМШЪХ ЕЧТЕЕЧ!

мЕФПН 1942 З., ВХДХЮЙ Ч ФЕЮЕОЙЕ ФТЕИ НЕУСГЕЧ ЛХТУБОФПН БТФХЮЙМЙЭБ, С ПВТБЭБМ ЧОЙНБОЙЕ ОБ ОБГЙПОБМШОПУФШ ЛБЦДПЗП ЙЪ РТЕРПДБЧБФЕМЕК, ЛПНБОДЙТПЧ ХЮЕВОЩИ ДЙЧЙЪЙПОПЧ, ВБФБТЕК Й ЧЪЧПДПЧ, У ЛПФПТЩНЙ УФБМЛЙЧБМУС Ч ЬФПФ РЕТЙПД. ъБНЕФЙМ МЙЫШ ПДОПЗП ЕЧТЕС. фПЦЕ РПЪЙФЙЧОБС УФБФЙУФЙЛБ!

вПМЕЕ УМПЦОБС ЛБТФЙОБ РТЕДУФБМБ РЕТЕДП НОПК, ЛПЗДБ С ЧПЕЧБМ Ч УФТЕМЛПЧПН РПМЛХ ПВЩЮОПК РЕИПФОПК ДЙЧЙЪЙЙ. ч РПДТБЪДЕМЕОЙСИ РЕТЕДОЕЗП ЛТБС ОБЫЕЗП РПМЛБ, ОБУЮЙФЩЧБЧЫЙИ Ч УТЕДОЕН ЪБ ЗПДЩ ЧПКОЩ РТЙНЕТОП РСФШУПФ «БЛФЙЧОЩИ ЫФЩЛПЧ», ЕЧТЕЕЧ ВЩМП ОЕНОПЗП. ч РПМЛХ, РПНЙНП НЕОС, «БЛФЙЧОП» (Ч НПЕН РПОЙНБОЙЙ) ЧПЕЧБМЙ ЕЭЕ ЮЕФЩТЕ ЕЧТЕС: ЛПНБОДЙТ ТПФЩ РТПФЙЧПФБОЛПЧЩИ ТХЦЕК (рфт) зПТМПЧУЛЙК, ЛПНБОДЙТ ЧЪЧПДБ НЙОПНЕФОПК ВБФБТЕЙ рМПФЛЙО, ЛПНБОДЙТ НЙОПНЕФОПЗП ЧЪЧПДБ, ЪБФЕН ТПФЩ вБНН Й ВБФБМШПООЩК УЧСЪЙУФ УЕТЦБОФ иБОДТПУ. чРПМОЕ ЧПЪНПЦОП, ЮФП Ч ВБФБМШПОБИ ВЩМЙ ЕЭЕ ЕЧТЕЙ, ОП С ОБЪЩЧБА ФПМШЛП ФЕИ, ЛПЗП ЪОБМ МЙЮОП. чУЕ, ЛПЗП С РЕТЕЮЙУМЙМ, ВЩМЙ ЙЪЧЕУФОЩ Ч РПМЛХ ЛБЛ ИТБВТЩЕ ЧПЙОЩ. (зПТМПЧУЛПЗП Ч РПУМЕДОЙК ТБЪ С ЧЙДЕМ ФСЦЕМП ТБОЕООЩН, ЕЗП ОЕУМЙ ОБ ТХЛБИ УПМДБФЩ, ЛПЗДБ НЩ РЩФБМЙУШ ЧЩКФЙ ЙЪ «вБМЛЙ УНЕТФЙ», ФБН ЦЕ ЧУФТЕФЙМ иБОДТПУБ Й ВПМШЫЕ ЕЗП ОЕ ЧЙДЕМ. с, вБНН Й рМПФЛЙО ЧЕТОХМЙУШ У ЧПКОЩ ОЕЧТЕДЙНЩНЙ.)

пДОБЛП НПК ВПМЕЪОЕООП РТЙДЙТЮЙЧЩК ЧЪЗМСД ЪБНЕЮБМ, ЮФП Ч ОЕВПМШЫЙИ РП ЮЙУМЕООПУФЙ ФЩМПЧЩИ РПДТБЪДЕМЕОЙСИ Й РТЙ ЫФБВЕ ОБЫЕЗП РПМЛБ ВЩМП РТЙНЕТОП УФПМШЛП ЦЕ ЕЧТЕЕЧ: ХРПМОПНПЮЕООЩК унетыБ чЙЗОБОЛЕТ, РПЮФБМШПО чЙО, БЧФПНБФЮЙЛ РТЙ ЫФБВЕ ыХМШНБО, ЪБЧУЛМБДПН пчу уБРПЦОЙЛПЧ, РЙУБТШ УФТПЕЧПК ЮБУФЙ сЛХВНБО. ъБНЕФОЩК РТПГЕОФ ЕЧТЕЕЧ С ПВОБТХЦЙЧБМ ФБЛЦЕ Ч «ЧЕТИБИ» Й ФЩМБИ ДЙЧЙЪЙЙ. оБЪПЧХ ФПМШЛП ФЕИ, ЛПЗП ЪБРПНОЙМ: ЪБНЛПНДЙЧБ РП ФЩМХ дТБКЗЕТ, БДЯАФБОФ ЛПНДЙЧБ еМШЮЙО, ОБЮ РПМЙФПФДЕМ Б мЙРЕГЛЙК, ЙОУФТХЛФПТЩ РПМЙФПФДЕМБ жБТВЕТ, чЙООЙЛ Й вМХЧЫФЕКО, ЙОЦЕОЕТ УМХЦВЩ ФЩМБ дТХК,БТФЙУФ ДЙЧЙЪЙПООПЗП БОУБНВМС зПМШДЫФЕКО, РЕЮБФОЙЛ ТЕДБЛГЙЙ НОПЗПФЙТБЦЛЙ рЕТЕМШНХФЕТ. (ч ЬФЙИ РПДТБЪДЕМЕОЙСИ ВЩМП ЗПТБЪДП ВЕЪПРБУОЕЕ, ЮЕН ОБ РЕТЕДПЧПК, ОП Й ЪДЕУШ, ЛПОЕЮОП, МАДЙ РПЗЙВБМЙ.)

лПОЕЮОП, ФБЛПЕ ОЕРТЙСФОПЕ ДМС НЕОС УППФОПЫЕОЙЕ «БЛФЙЧОП» Й «РБУУЙЧОП» ЧПААЭЙИ, ЕЧТЕЕЧ Ч ОБЫЕК ДЙЧЙЪЙЙ ВЩМП ЪБНЕФОП ОЕ НОЕ ПДОПНХ, Й ПОП НПЗМП РПДЛТЕРМСФШ РПЪЙГЙА ФЕИ, ЛФП ФЧЕТДЙМ ПВ ХНЕОЙЙ ЕЧТЕЕЧ «ХУФТБЙЧБФШУС». лБЛ БОФЙУЕНЙФЙЪН Ч ФЩМХ УФТБОЩ, ЛБЛ ЪМЩЕ ОБЧЕФЩ ОБ ЕЧТЕЕЧ Ч ОЕНЕГЛЙИ МЙУФПЧЛБИ, ФБЛ Й ЛПТПВЙЧЫБС НЕОС УПВУФЧЕООБС «НЙОЙ-УФБФЙУФЙЛБ» УФТЕМЛПЧПЗП РПМЛБ{1} ЗМХВПЛП ЪБДЕЧБМБ НПЙ ЮХЧУФЧБ. й С УФБТБМУС УЧПЙН РПЧЕДЕОЙЕН ОБ ЖТПОФЕ ПРТПЧЕТЗБФШ БОФЙЕЧТЕКУЛЙЕ РТЕДТБУУХДЛЙ.

* * *

гЕМЩК ТСД НПЙИ РПУФХРЛПЧ Ч ЧПЕООЩЕ ЗПДЩ ВЩМ РТПДЙЛФПЧБО УФТЕНМЕОЙЕН ДПЛБЪБФШ ПЛТХЦБАЭЙН, ЮФП С, ЕЧТЕК, ОЙЮЕН ОЕ ИХЦЕ ДТХЗЙИ. оЕ ТБЪ Ч ВПА С ДЕНПОУФТБФЙЧОП РТЕОЕВТЕЗБМ ПРБУОПУФША, ДБ Й ЧППВЭЕ Ч УЧПЕК ВБФБТЕЕ ВЩМ Ч ЮЙУМЕ УФПКЛЙИ. чБОС лБНЮБФОЩК Ч РЙУШНЕ чЕТЕ РЙУБМ РПУМЕ ВПЕЧ Ч «вБМЛЕ УНЕТФЙ»: «йЪС ПРТБЧДБМ чБЫЕ ДПЧЕТЙЕ. пО ДТБМУС Л РТЙНЕТХ ЧУЕН, Й ОЙ РПД РХМСНЙ, ОЙ РПД ВПНВБНЙ ЕЗП ОЙЛФП ОЕ ЧЙДЕМ У РПОЙЛЫЕК ЗПМПЧПК... чЩ НПЦЕФЕ ЗПТДЙФШУС ЙН, ЛБЛ С УЧПЙН ВПЕЧЩН ФПЧБТЙЭЕН».

лПОЕЮОП ЦЕ, РПНЙНП ЦЕМБОЙС ПРТПЧЕТЗОХФШ РТЕДТБУУХДЛЙ БОФЙУЕНЙФПЧ, ВЩМЙ Й ДТХЗЙЕ, ОЕ НЕОЕЕ ЧЕУЛЙЕ НПФЙЧЩ НПЕЗП РПЧЕДЕОЙС: РБФТЙПФЙЪН, ОЕОБЧЙУФШ Л ЧТБЗХ, ЧЕТОПУФШ РТЙУСЗЕ, ДПМЗ ЮМЕОБ РБТФЙЙ. ч ЛБЛПК-ФП НЕТЕ РТЙУХФУФЧПЧБМ Й РТЙУХЭЙК НОЕ УП ЫЛПМШОПЗП ЧПЪТБУФБ «УЙОДТПН ПФМЙЮОЙЛБ» (Ч ЮБУФОПУФЙ, ПЮЕОШ ИПФЕМПУШ ЪБУМХЦЙФШ РПВПМШЫЕ ПТДЕОПЧ Й НЕДБМЕК). оЕ ФПМШЛП Ч ВПА, ОП Й ЧДБМЙ ПФ ЖТПОФБ, Ч УРПЛПКОПК ПВУФБОПЧЛЕ, ОЕ ИПФЕМПУШ ХУФХРБФШ Ч ЮЕН-МЙВП НПЙН ВПЕЧЩН ФПЧБТЙЭБН. чПЪНПЦОП, ЬФП ВЩМБ ОЕПУПЪОБООБС «БДБРФБГЙС Л ПЛТХЦБАЭЕК УТЕДЕ».

оЕ НПЗХ ОЕ ТБУУЛБЪБФШ П ФЕИ ДЧХИ УМХЮБСИ ОБ ЖТПОФЕ, ЛПЗДБ С УПЧЕТЫЕООП УПЪОБФЕМШОП РТЙОЙНБМ ЦЙЪОЕООП ЧБЦОЩЕ ТЕЫЕОЙС, ЙУИПДС ЙЪ ФПЗП, ЮФП С — ЕЧТЕК.

вЩМБ РТЙ РПМЙФПФДЕМЕ ДЙЧЙЪЙЙ «ЗТХРРБ РП ТБЪМПЦЕОЙА ЧПКУЛ РТПФЙЧОЙЛБ» (ОБЮБМШОЙЛ ЗТХРРЩ — ЕЧТЕК, НБКПТ чЙООЙЛ). ч ЗТХРРЕ ЙНЕМУС БЧФПНПВЙМШ У ЗТПНЛПЗПЧПТСЭЕК ХУФБОПЧЛПК. нБЫЙОБ ДПМЦОБ ВЩМБ РПДЯЕЪЦБФШ Л РЕТЕДОЕНХ ЛТБА Й, ОБРТБЧЙЧ ТХРПТБ Ч УФПТПОХ РТПФЙЧОЙЛБ, ЧЕЭБФШ РТПРБЗБОДЙУФУЛЙЕ ФЕЛУФЩ. (рТБЧДБ, С ОЕ РПНОА, ЮФПВЩ ЬФБ НБЫЙОБ РПСЧМСМБУШ ОБ РПЪЙГЙСИ ОБЫЕЗП РПМЛБ, ОП НОПЗПФЙТБЦЛБ ЛБЛ-ФП РЙУБМБ П ДЕКУФЧЙСИ ЗТХРРЩ.) пДОБЦДЩ Ч 1943 ЗПДХ чЙООЙЛ, ХЪОБЧ П ФПН, ЮФП С УЧПВПДОП ЗПЧПТА РП-ОЕНЕГЛЙ, ТБЪЩУЛБМ НЕОС Й РТЕДМПЦЙМ РЕТЕКФЙ Ч ЕЗП РПДЮЙОЕОЙЕ. с УТБЪХ ПФЧЕТЗ ЪБНБОЮЙЧПЕ РТЕДМПЦЕОЙЕ, ПФЧЕФЙЧ чЙООЙЛХ, ЮФП, НПМ, ДПМЦЕО ЦЕ ЛФП-ФП ЙЪ ЕЧТЕЕЧ ЧПЕЧБФШ ОБ РЕТЕДПЧПК.

чФПТПК ЬРЙЪПД ЙНЕМ НЕУФП ПУЕОША 1944 ЗПДБ, ЛПЗДБ НЩ ЧЩЫМЙ ОБ МЕЧЩК ВЕТЕЗ оЕНБОБ ОБРТПФЙЧ ЗПТПДБ фЙМШЪЙФ. рТБЧЩК ВЕТЕЗ ТЕЛЙ РПДОЙНБМУС Л ЗПТПДХ РПЮФЙ ПФЧЕУОП. лПЗДБ С ЧРЕТЧЩЕ ХЧЙДЕМ ПФЛТЩЧЫХАУС РБОПТБНХ, РПДХНБМПУШ: «оЕ ДБК ВПЗ ОБУФХРБФШ ОБ ЬФПФ ЗПТПД Ч МПВ!» оП ЛПНБОДПЧБОЙЕ ЙНЕМП УЧПЙ УППВТБЦЕОЙС, Й ВЩМП ПВЯСЧМЕОП, ЮФП Ч ОПЮШ ОБ 31 ПЛФСВТС (ПРСФШ ТПЛПЧПК РПУМЕДОЙК ДЕОШ НЕУСГБ!) РПМЛ ВХДЕФ РЕТЕРТБЧМСФШУС ЮЕТЕЪ оЕНБО Й ЫФХТНПЧБФШ фЙМШЪЙФ. чУА ПУФБЧБЧЫХАУС ОЕДЕМА НЩ Ч РТЙВТЕЦОПН МЕУХ ЧСЪБМЙ РМПФЩ, Б ОПЮБНЙ ПВПТХДПЧБМЙ ПЗОЕЧЩЕ РПЪЙГЙЙ Х УБНПК ТЕЛЙ. вЩМП УППВЭЕОП, ЮФП РЕТЧЩН, ЛФП ЧПКДЕФ Ч ЗПТПД, ВХДХФ РТЙУЧПЕОЩ ЪЧБОЙС зЕТПЕЧ уПЧЕФУЛПЗП уПАЪБ, ОП, ОЕУНПФТС ОБ ЬФП, ОБУФТПЕОЙЕ Х ПЛТХЦБАЭЙИ ВЩМП ФТЕЧПЦОПЕ, ЬОФХЪЙБЪН ОЕ РТПУНБФТЙЧБМУС, ФБЛ ЛБЛ ЫБОУПЧ ХГЕМЕФШ ВЩМП НБМП. чПФ УФТПЛЙ ЙЪ НПЕЗП РЙУШНБ чЕТЕ, ОБРЙУБООПЗП Ч ЬФЙ ДОЙ. «...с УФПА ОБ РПТПЗЕ ПЮЕОШ УЕТШЕЪОЩИ ВПЕЧ, Й ПДЙО зПУРПДШ ЪОБЕФ, ЮЕН ПОЙ ПЛПОЮБФУС ДМС НЕОС...» (ОЙ ДП, ОЙ РПУМЕ ЬФПЗП С ОЕ РЙУБМ ФБЛ ПФЛТПЧЕООП П РТЕДУФПСЭЕК ПРБУОПУФЙ).

й ЧПФ ЪБ УХФЛЙ ДП ОБЮБМБ ОБУФХРМЕОЙС ЛП НОЕ РТЙВЩЧБЕФ ЧЕУФПЧПК ЙЪ УФТПЕЧПК ЮБУФЙ Й ЧТХЮБЕФ БОЛЕФХ РПУФХРБАЭЕЗП Ч ЧПЕООП-ЙОЦЕОЕТОХА БЛБДЕНЙА. рП ФЕМЕЖПОХ ПВЯСУОСАФ, ЮФП РТЙВЩМБ ТБЪОБТСДЛБ ОБ ПДОПЗП ЮЕМПЧЕЛБ У ЪБЛПОЮЕООЩН ЙМЙ ОЕЪБЛПОЮЕООЩН ЧЩУЫЙН ФЕИОЙЮЕУЛЙН ПВТБЪПЧБОЙЕН, Й С — ЕДЙОУФЧЕООЩК Ч РПМЛХ, ЛФП ХДПЧМЕФЧПТСЕФ ЬФПНХ ФТЕВПЧБОЙА. фТЕВПЧБМПУШ УТПЮОП РТЕДУФБЧЙФШ БОЛЕФХ ДМС ПЖПТНМЕОЙС РТЙЛБЪБ ПВ ПФЛПНБОДЙТПЧБОЙЙ ОБ ХЮЕВХ. чУЕ ОБДП ВЩМП УДЕМБФШ ЪБ ОЕУЛПМШЛП ЮБУПЧ. чОБЮБМЕ С ПЮЕОШ ПВТБДПЧБМУС УЮБУФМЙЧПК ЧПЪНПЦОПУФЙ ЙЪВЕЦБФШ ХЮБУФЙС Ч ЗЙВЕМШОПК ПРЕТБГЙЙ Й РТЙОСМУС ЪБРПМОСФШ БОЛЕФХ. оП РПУФЕРЕООП Ч ЗПМПЧХ УФБМЙ РТЙИПДЙФШ Й ДТХЗЙЕ НЩУМЙ. «лБЛ ЦЕ С НПЗХ ФБЛ РПУФХРЙФШ? чЕДШ ЬФП ДБУФ Ч ТХЛЙ БОФЙУЕНЙФПЧ ЕЭЕ ПДЙО ЛПЪЩТШ. й ЛБЛ НПЗХ ПУФБЧЙФШ УЧПЙИ ДТХЪЕК Й РПДЮЙОЕООЩИ Ч ЛБОХО ФСЦЕМПЗП ВПС?» тБЪНЩЫМЕОЙС ЪБЛПОЮЙМЙУШ ФЕН, ЮФП С РПЪЧПОЙМ Ч УФТПЕЧХА ЮБУФШ Й ПФЛБЪБМУС ПФ «УЮБУФМЙЧПК ЧПЪНПЦОПУФЙ». б ЮЕТЕЪ ОЕУЛПМШЛП ЮБУПЧ ПРЕТБГЙА ПФНЕОЙМЙ —- ФБЛ НОЕ Ч ЛПФПТЩК ТБЪ РПЧЕЪМП ОБ ЧПКОЕ...

чПФ Й ЧУЕ, ЮФП С ИПФЕМ ТБУУЛБЪБФШ П НПЕН ЖТПОФПЧПН ПРЩФЕ «ВПТШВЩ У БОФЙУЕНЙФЙЪНПН». дПВЙМУС МЙ С ЮЕЗП-ОЙВХДШ УХЭЕУФЧЕООПЗП? рПЫМП МЙ НПЕ РПЧЕДЕОЙЕ ОБ РПМШЪХ ОБТПДХ, Л ЛПФПТПНХ С РТЙОБДМЕЦХ? оЕ ДХНБА. оП С ОЕ УПЦБМЕА П УЧПЙИ АОПЫЕУЛЙИ РПУФХРЛБИ Й РПЮФЙ ХЧЕТЕО, ЮФП ИПФС ВЩ ОЕУЛПМШЛП ПДОПРПМЮБО, УУЩМБСУШ ОБ НЕОС, ПУРБТЙЧБМЙ ЮШЙ-ОЙВХДШ ПЗХМШОЩЕ ПВЧЙОЕОЙС ЕЧТЕЕЧ Ч ФТХУПУФЙ ОБ ЧПКОЕ. оБДЕАУШ, ЮФП ЬФП УМЩЫБМЙ ЙИ ДЕФЙ ЙМЙ ЧОХЛЙ...

ч ЬФПК ОЕРТПУФПК ЗМБЧЕ С УФБТБМУС РЕТЕДБФШ ПГЕОЛЙ Й ЮХЧУФЧБ ФПЗП РЕТЙПДБ, ЛПЗДБ ВЩМ ЕЭЕ УПЧУЕН НПМПДЩН. чПЪНПЦОП, ВХДШ С ФПЗДБ РПУФБТЫЕ, ОЕЛПФПТЩЕ НПЙ ПГЕОЛЙ ВЩМЙ ВЩ НЕОЕЕ ЛБФЕЗПТЙЮОЩНЙ, Б РПУФХРЛЙ — ВПМЕЕ ЧЪЧЕЫЕООЩНЙ.

с РПОЙНБА, ЮФП Ч ЬФПК ЗМБЧЕ, ОБТСДХ У ПРТПЧЕТЦЕОЙЕН ТСДБ БОФЙЕЧТЕКУЛЙИ РТЕДТБУУХДЛПЧ, ЕУФШ НОПЗП РТПФЙЧПТЕЮЙЧПЗП. оБЧЕТОПЕ, ЬФП УЧСЪБОП У ФЕН, ЮФП ОЕЧПЪНПЦОП ПДОПЪОБЮОП ПИБТБЛФЕТЙЪПЧБФШ ВПМШЫХА ПВЭОПУФШ МАДЕК, Ч ДБООПН УМХЮБЕ — УПЧЕФУЛЙИ ЕЧТЕЕЧ.

п ФПН, ЛБЛ ХДБТСМ РП НОЕ РПУМЕЧПЕООЩК ЗПУХДБТУФЧЕООЩК БОФЙУЕНЙФЙЪН Ч ууут, ХРПНСОХ Ч РПУМЕУМПЧЙЙ.

В 1274 году на соборе в Лионе византийский император Михаил VIII Палеолог, для того чтобы укрепить свое шаткое военно-политическое положение, заключил унию с Ватиканом. Его православные подданные, особенно монашествующие, отрицательно восприняли этот шаг. В 1276 году латиняне высадились на Святой Горе Афон, чтобы огнем и мечем принудить святогорских монахов к унии. В это время один отшельник монастыря Зограф, читавший акафист перед чудотворной иконой Божией Матери «Акафистная», вдруг услышал чудный глас: «Старче, скажи игумену, что идут злые люди, враги Моего Сына и Мои враги . Пусть в монастыре останутся только те, кто твердо может сохранить веру » . Старец поспешил в Зограф и предупредил игумена и братию. Многие монахи воспользовались предупреждением и скрылись, а наиболее сильные духом в числе двадцати шести остались и приняли мученическую смерть за Христа от еретиков папистов . Память 26-ти Зографских мучеников Церковь отмечает 11 октября.

В этой истории обращают на себя внимание слова Пресвятой Богородицы о католиках – «враги Моего Сына и Мои враги». Нам, сегодняшним христианам, не следует забывать их, особенно теперь, когда некоторые православные (?!) иерархи призывают к объединению с папистами.

Так, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности выступая в конце ноября 2013 года в Варшаве на конференции «Будущее христианства в Европе: роль Церквей и народов Польши и России», заявил: «Сегодня в результате политических и социальных перемен, произошедших в конце XX века, наши Церкви получили возможность свободно исповедовать Христианство. И хотя мы не можем объединиться в Таинствах, мы можем объединиться в добрых делах».

Но какие добрые дела могут быть у врагов Господа и Его Пречистой Матери? И как мы можем с ними объединяться? Если мы объединимся с врагами Божиими, то тем самым отделимся от Бога и сами станем Его врагами. Тут явно ошибочное, необдуманное высказывание. С врагами Божиими никакое объединение невозможно, а следовательно и недопустимо!

Папизм с самого начала своего возникновения в 1054 году однозначно оценивался Церковью Христовой как ересь. Как еретики паписты были преданы анафеме на Поместных Соборах 1054 года при Святейших Патриархах Константинопольских Михаиле Керулларии и Григории II (1283-1289), при императорах Алексии, Иоанне, Мануиле Комниных (XI-XII вв.), а также на Поместных Соборах Русской и Молдовлахийской Церквей. Их лжеучение было осуждено Константинопольскими Соборами 1341 и 1351 годов, после чего соборные постановления утвердили и одобрили все Поместные Церкви. Например, они были приняты Русской Православной Церковью, возглавляемой святителем Алексием, митрополитом Московским. С той поры в день Торжества Православия возглашалась анафема латинствующим лжеучителям, отметающим благодать Божию.
Еретиками папистов единогласно признавали и Святые Отцы, как древние, так и новые. «Множеством ересей своих они (латиняне)всю землю обезчестили, — писал один из основателей русского монашества преподобный Феодосии Печерский (IX в.). — Нет жизни вечной в вере латинской».
А вот свидетельство святителя Марка Ефесского (XV в.): «Мы отторгли от себя латинян не по какой иной причине, кроме той, что они еретики. Поэтому совершенно неправильно объединяться с ними».
Святой Отец XVI века преподобный Максим Грек писал: «Я в своих сочинениях обличаю всякую латинскую ересь и всякую хулу иудейскую и языческую».
Возобновитель русского старчества преподобный Паисий (Величковский) (XVIII в.) говорил о папизме, что оно «пало в бездну ересей и заблуждений и лежит в них без всякой надежды восстания».
Отец современного монашества святитель Игнатий (Брянчанинов), живший в XIX веке, учил: «Папизм - так называется ересь, объявшая Запад, от которой произошли, как от древа ветви, различные протестантские учения. Папизм присваивает папе свойства Христа и тем отвергает Христа. Некоторые западные писатели почти явно произнесли это отречение, сказав, что гораздо менее грех - отречение от Христа, нежели отречение от папы. Папа есть идол папистов, он - божество их. По причине этого ужасного заблуждения благодать Божия отступила от папистов, они преданы самим себе и сатане - изобретателю и отцу всех ересей, в числе прочих и папизма».
Младший современник святителя преподобный Амвросий Оптинский также говорил о папизме, как о ереси: «Православная Восточная Церковь от времен апостольских и доселе соблюдает неизменными и неповрежденными от нововведений как учение евангельское и апостольское, так и предание святых отцов и постановления Вселенских Соборов. Римская же церковь давно уклонилась в ересь и нововведение».
Живший в конце XIX — начале XXвека святой праведный Иоанн Кронштадтский свидетельствовал: «Папы вообразили себя главами Церкви и основанием ее и даже наместниками Христовыми, что нелепо и ни с чем не сообразно. А отсюда все кичение римских пап и их давнишняя претензия на главенство и самовольное управление всею Вселенской Церковью. Ну, уж и натворили папы в своей папской церкви разных фокусов, разных ложных догматов, ведущих к фальши и в вере, и в жизни. Это вполне еретическая церковь».
Таким образом, мы наблюдаем согласие Отцов по данному вопросу, что является гласом Духа Святаго, живущего в них.
Однако находятся иерархи, называющие себя православными, но дерзающие противиться Духу Святому и Церкви Христовой. По свидетельству некоторых «деятелей» после второго Ватиканского собора произошли серьезные сдвиги в отношениях между православными и католиками как на общеправославном уровне, так и в двусторонних отношениях. В 60-70-е годы были начаты собеседования с целью подготовки полномасштабного богословского диалога между православными и католиками. Официально такой диалог был открыт в 1980 году, и ведется он до сих пор. «Само вступление православных в диалог означал мораторий на использование термина «ересь», «еретик» в отношении Католической Церкви, − отметил деятель – Мы взаимно отказались от классификации друг друга в качестве еретиков».
Таким образом, некоторые лица отказались от святоотеческого термина «ересь» в отношении папизма, чем поставили себя в ряд противников Духа Святаго и Церкви Божией. Это ошибочное учение является их частным мнением, не имеющим ничего общего с православным учением о ереси папизма.

ОДНАЖДЫ Суворов вызвал офицера, который отличался излишней болтливостью. Закрыв двери на замок, Суворов, под видом величайшего секрета, сказал офицеру: «У вас есть злейший враг, который на каждом шагу вам пакостит...» Встревоженный известием фельдмаршала, офицер начал быстро перечислять своих врагов. Он называл их имена, но Суворов махал руками: «Не тот, вовсе не тот».

Затем Суворов на цыпочках подошел к окну и дверям, как бы проверяя, не подслушивают ли их, и шепнул офицеру: «Высунь язык!» Офицер повиновался. Тогда Суворов, указывая пальцем на его язык, сказал: «Вот он! Вот он! Вот кто твой злейший враг!»

Язык - действительно, наш злейший враг. И не чужой язык, а наш собственный.

Много великих грехов порождает язык oт неправильного пользования им.

«Язык - огонь», - пишет aп. Иаков (3:6). Огонь - великая сила. Как пожар начинается со спички или искры, так и язык, попав под власть дьявола, выходит из повиновения человеческого разума, творит злое дело, становится инструментом темных сил.

Язык может молиться или проклинать, благодарить Бога или богохульствовать; может выражать радость, любовь, благодарность или презрение, ненависть, клевету. Вот почему ап. Иаков советует христианам учиться управлять языком, обуздывать его, как ездок обуздывает непокорную лошадь.

Необдуманные, невзвешенные слова, вырвавшись наружу, не раз приносили горести и мне.

Мне часто приходится быть свидетелем пустых, совершенно бесполезных разговоров. Слушаешь и думаешь: а что если предложить этим людям помолиться или прочесть главу из Писания? Вероятно скажут: «У нас нет времени»...

Друзья, бойтесь, как огня, как наводнения, как чумы, праздного языка. Мы много согрешаем языком. Этой болезнью особенно страдает русская эмиграция. Бойтесь злоречия, как атомной войны. Не принимайте всякий слух за чистую монету. Слухи надо проверять, прежде чем поверить. А лучше всего - отсеивать всякие слухи. Не только за неправильное суждение о человеке, но «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься», - сказал Христос (Мф. 12:36,37). Вот основание быть осторожными в разговорах с людьми.

Господь сказал: «Лживые уста ненавижу». С этим злом надо бороться. «Лжецы... Царствия Божьего не наследуют». Так учит Писание.

И еще одно: «Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно», - гласит заповедь Божья. Сколько раз в день христиане нарушают эту заповедь! В последнее время этот грех особенно прививается к американцам. Великое, святое имя Господа Иисуса Христа миллионы людей повторяют не там, где нужно. Как-то я говорил на работе с мексиканцем. (На его шее крестик). Он, ударив молотком по пальцу, подскочил, как ужаленный, и вскрикнул: «О, Чизас Крайст!..» Я указал ему на заповедь Божию. Он ответил: «Это наша привычка». Удивительно, чем заняты ксендзы, если их паства не знает, что произносить имя Господне всуе - великий грех.

Язык нужно подчинить воле, а волю - Христу, и тогда язык будет на служении благородным, святым целям. Он будет утешать, радовать, благодарить, а не проклинать.

Я не боюсь признаться вслух,
Я говорю не за соседа:
Язык - мой враг,
Язык - мой друг!
И языком владеть - победа.

Н. Водневский

От хроник современных событий мемуары отличаются тем, что в них на первый план выступает лицо автора, со своими сочувствиями и нерасположениями, со своими стремлениями и видами. Очень часто принадлежа лицам, игравшим видную роль в истории, иногда обнимая значительный период времени, например, всю жизнь автора, нередко соединяя важные события с мелочами повседневной жизни, мемуары могут быть историческим материалом первостепенной важности.

Старейшие европейские мемуары

Классическая древность знала только двух авторов мемуаров - Ксенофонта и Цезаря . Истинной родиной мемуаров в XIX веке считали Францию . Первые опыты в этой области относятся здесь к XIII веку. Наивные записки Вильгардуэна о латинской империи стоят ещё на рубеже между мемуарами и хроникой, тогда как „Histoire de St. Louis“ (около ) по праву считается образцом исторических мемуаров.

Франция (XVI -XIX века)

Особенно возросло число мемуаров в эпоху революции (мемуары Неккера , Безанваля, Феррьера, Александра Ламета, Лафайета, мадам де Сталь , Кампан, Барбару, Билло-Варенна, Дюмурье , мадам Ролан , Мирабо , Мунье, Барера, Камилла Демулена). Даже палачи, например, Самсон, писали тогда мемуары.

Многие из мемуаров той эпохи, появившиеся с именами знаменитых деятелей, подложны. Такого рода подделки широко практиковал Сулави (Soulavie ), сборники которого вытеснены поэтому „Collection des mémoires relatifs à la revolution française“ (30 т., Париж, 1820-1830) и некоторыми другими изданиями.

Ещё многочисленнее мемуары, относящиеся к наполеоновской эпохе. Почти все генералы Наполеона и многие другие лица оставили записки. Особенно большое значение имеют мемуары Биньона, О’Меары, Констана, Лавалетта, Савари, герцогини д’Абрантес, Мармона, Евгения Богарне , мадам де Ремюза, Талейрана .

Позднее писали мемуары Карно, Брольи, Шатобриан , Жорж Санд , Гизо , Мармье, Эдмон де Гонкур и Жюль де Гонкур .

Англия

Богата мемуарами и английская литература, в которой они, впрочем, приобретают значение лишь с эпохи королевы Елизаветы и ещё более со времени внутренних войн XVII в. Для царствования Карла I особое значение имеют мемуары Джеймса Мельвилля и шотландца Давида Крафорда. Важнейшие из произведений этого рода собраны в издании Гизо , „Collection des mémoires relatifs à la revolution d’Angleterre“ (33 т., Париж, 1823 и сл.).

Из мемуаров более позднего времени наиболее выдаются записки Болингброка и Горация Уолпола . В Англии, как и во Франции, литература мемуаров достигла к концу XIX века размеров, едва доступных для обозрения.

Германия

Польша

Русские мемуары

В русской литературе ряд записок начинается «Историей кн. Великого Моск. о делах, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашими», знаменитого князя Курбского , имеющей характер скорее памфлета, чем истории, но важной, как выражение мнения известной партии.

Смутное время вызвало целый ряд повествований современников и очевидцев смуты, но за немногими исключениями произведения эти не могут считаться простодушными записями о виденном и слышанном: во всех почти сказаниях выступает или предвзятая точка зрения, или же влияния, от которых страдает простота и правдивость показаний автора. Не говоря уже о произведениях, появившихся ещё до окончания смуты (повесть протопопа Терентия), публицистические черты не чужды и двум крупнейшим повествованиям о смуте - Временнику Ивана Тимофеева и «Сказанию о осаде Троицко-Сергиева монастыря», Авраамия Палицына. И в том, и в другом труде преобладает желание обличить пороки моск. общества и ими объяснить происхождение смуты; в зависимости от такой задачи является отсутствие хронологической связи, пробелы в фактических показаниях, обилие отвлеченных рассуждений и нравоучений.

Позднейшие труды очевидцев смуты, появившиеся при царях Михаиле и Алексее, отличаются от ранних большей объективностью и более фактическим изображением эпохи («Словеса» кн. И. А. Хворостинина, особенно же повесть кн. И. М. Катырева Ростовского, внесенная в хронограф Сергея Кубасова), но и в них изложение часто бывает подчинено или условным риторическим приемам (записки кн. Семёна Шаховского, относящиеся к 1601-1649 гг.), или одной общей точке зрения (напр., официальной - в рукописи, приписываемой патр. Филарету и изображающей события с 1606 г. до избрания царем Михаила).

Поэтому в качестве исторического источника имеют большее значение те немногие произведения, которые отступают от общего литературного шаблона и не идут далее простой бесхитростной передачи событий. Таково, например, житие препод. Дионисия, архимандрита Троице-Сергиева м-ря, которое в 1648 - 54 гг. написал троицкий келарь Симон Азарьин , а дополнил своими воспоминаниями ключарь моск. Успенского собора Иван Наседка (ср. С. Ф. Платонов, «Древнерусские сказания и повести о смутном времени, как источник исторический», СПб., 1888; тексты сказаний напеч. им же в издаваемой археографич. комиссией «Исторической библиотеке», т. 13). Характер записок или личных воспоминаний носят на себе сочинения Котошихина, Шушерина (житие Никона), Аввакума (автобиография), Семёна Денисова.

Пётр I

Александр II

Из многочисленных воспоминаний об эпохе Александра II особое значение имеют записки Н. В. Берга (о польских заговорах), графа Валуева, Н. С. Голицына (об отмене телесных наказаний, в «Русской старине », 1890), А. Л. Зиссермана (кавказские воспоминания, в «Русском архиве», 1885), Левшина, графа М. Н. Муравьева, П. Н. Обнинского, Н. К. Пономарева («Воспоминания посредника первого призыва», в «Русской старине», 1891, № 2), Н. П. Семёнова, Я. А. Соловьева, гр. Д. Н. Толстого-Знаменского.

Литературные воспоминания

Весьма многочисленны литературные воспоминания XIX века. Таковы записки С. Т. Аксакова , П. В. Анненкова , Аскоченского, Бодянского (в «Сборнике общества любителей российской словесности», 1891), Н. П. Брусилова (в «Истор. Вестн.» 1893 г., No. 4), Буслаева, кн. П. А. Вяземского, А. Д. Галахова (в «Истор. Вестн.» 1891 г. No. 6 и 1892 г. No. 1 и 2), Герцена, Панаева, Головачевой-Панаевой, Греча, И. И. Дмитриева, В. Р. Зотова («Истор. Вестн.», 1890), М. Ф. Каменской, Колюпанова, Макарова,

На встречах с Рокфеллером премьер Косыгин предложил США вместе осваивать газовые месторождения и строить АЭС. Большой прорыв произошел, когда мы выступили в качестве одного из ведущих американских банков по финансированию миллиардной советской закупки зерна в 1971 году . В ноябре 1972 года «Чейз» получил разрешение создать представительский офис — он был первым американским банком, получившим лицензию. Местом нахождения офиса был дом №1 по площади Карла Маркса. Официальное открытие бизнеса состоялось в мае 1973 года. Сначала я предложил послу Анатолию Добрынину, чтобы мы назначили Джеймса Биллингтона главой отделения.

Оригинал взят у alliruk в Российско-американские сюжеты

Вот список дартмутских конференций:

• Dartmouth I - Hanover, New Hampshire , USA, October 29-November 4 1960


• Dartmouth II - Нижняя Ореанда, Крым, СССР, 21-28 мая 1961 года May 21-28, 1961


• Dartmouth III - Andover, Massachusetts , USA, October 21-27, 1962


• Dartmouth IV - Ленинград, СССР, 21-31 июля 1964 года


• Dartmouth V - Rye, New York , USA January 13-18, 1969


• Dartmouth VI - Киев, Украина, СССР, 12-16 июля 1971 года


• Dartmouth VII - Hanover, New Hampshire, USA, December 2-7, 1972


• Dartmouth VIII - Тбилиси, Грузия, СССР, 21-24 апреля 1974 года


• Dartmouth IX - Москва, СССР, 3-5 июня 1975 года


• Dartmouth X - Rio Rico, Arizona , USA, April 30-May 2, 1976


• Dartmouth XI - Юрмала, Латвия, СССР, 8-13 июля 1977 года


• Dartmouth XII - Williamsburgh, Virginia , USA, May 3-7, 1979


• Dartmouth Leadership Conference - Bellagio , Italy, May 22-26, 1980


• Dartmouth XIII - Москва, СССР, 16-19 ноября 1981 года


• Dartmouth XIV - Hanover, New Hampshire, USA, May 14-17, 1984


• Dartmouth XV - Баку, Азербайджан, СССР, 13-17 мая 1986 года


• Dartmouth XVI - Austin, Texas , USA, April 25-29, 1989 [ 15]


• Dartmouth XVII - Ленинград, СССР, 22-27 июля 1990 года

Конференции начались в разгар "холодной войны", и их целью было создать формум для интеллектуалов, способный выдвинуть и обсуждать мирные инициативы. Считалось, что в этих встречах участвовали только представители неправительственных организаций (и только двух стран - никакие европейцы к участию не приглашались).

Финансирование встреч осуществляли фонды Форда и Кеттерлинга (США), а также советский фонд мира и Институт США (позже Институт США и Канады) АН СССР. Среди участников были Евгений Примаков и Георгий Арбатов, Дэвид Рокфеллер и Збигнев Бжезинский... Основателем конференций считают Нормана Казенса, журналиста и редактора Saturday Review, известного либерала и антивоенного активиста. В день, когда США сбросили атомную бомбу на Хиросиму, он написал и опубликовал в своем издании статью, где выразил сожаление об использовании такого оружия против людей. Позднее он привозил в США хибакуся (переживших атомную бомбардировку) и старался обеспечить им квалифицированное лечение.

Норман Казенс

В 1981 году появились специальные группы по обсуждению конкретных вопросов (specialized task forces), но конференции продолжались и в "большом формате". После окончания "холодной войны", распада Советского Союза встречи продолжались - теперь с представителями России, но фокус внимания сдвинулся на ситуацию в бывших советских республиках. В частности, на "новых" Дартмутских конференциях обсуждали гражданскую войну в Таджикистане и Нагорный Карабах.

Честно говоря, мне не удалось найти доказательств действенности этих встреч, помимо поддержания человеческих контактов между представителями элиты двух стран. Что ж, вероятно, это тоже достойный результат...

Один из председателей Дартмутских конференций Дэвид Рокфеллер, внук основателя "Стандарт Ойл" и многолетний председатель Совета по внешней политике (CFR)

Евгений Примаков в годы начала Дартмутских встреч

Что касается Дартмутских встреч, то они регулярно проводились для того, чтобы обговаривать и сближать подходы двух супердержав по вопросам сокращения вооружений, поисков выхода из различных международных конфликтов, создания условий для экономического сотрудничества. Особую роль в организации таких встреч играли два института - ИМЭМО и ИСКАН с нашей стороны, у американцев - группа политологов, отставных руководящих деятелей из госдепартамента, Пентагона, администрации, ЦРУ, действующих банкиров, бизнесменов. Долгое время американскую группу возглавлял Дэвид Рокфеллер, с которым у меня сложились очень теплые отношения. У нас - сначала Н.Н.Иноземцев, а затем Г.А.Арбатов. Активно участвовали в Дартмутских встречах В.В.Журкин, М.А.Мильштейн, Г.И.Морозов. Я вместе с моим партнером Г.Сондерсом, бывшим заместителем госсекретаря США, были сопредседателями рабочей группы по конфликтным ситуациям. Нужно сказать, что мы значительно продвинулись в выработке мер нормализации обстановки на Ближнем Востоке. Естественно, что все разработки обе стороны докладывали на самый «верх».

Встречи происходили и у нас, и в Штатах. Появлялась столь необходимая и непросто достигаемая по тем временам человеческая общность. Так, во время проведения встречи в Тбилиси в 1975 году родилась идея пригласить американцев и наших в грузинскую семью. Я предложил пойти на ужин к тете моей жены Лауры Васильевны - Надежде Васильевне Харадзе. Профессор консерватории, в прошлом примадонна Тбилисского оперного театра, она жила, как настоящие грузинские интеллигенты, довольно скромно, поэтому одолжила у соседей сервиз, и в результате весь дом, конечно, знал, что в гости к ней приедет сам Рокфеллер. Кстати, там были и чета Скоттов, который, будучи сенатором, выступил с инициативой импичмента президенту Никсону, и бывший представитель США в ООН Чарльз Йост, и главный редактор журнала «Тайм» Дановен. Спросили разрешения у Шеварднадзе, который был первым секретарем ЦК Компартии Грузии, - в те времена это был далеко не жест вежливости - и, получив его согласие, двинулись в гости.

Квартира Надежды Васильевны на четвертом этаже, лифта в доме не было, стены подъезда городские власти не успели к нашему приезду побелить и нашли «оригинальный» выход - вывернули электрические лампочки. Мы поднимались во тьме, но подсвет был на каждом этаже - совсем как в итальянских кинокартинах, и нас ждала одинаковая сцена: открывались двери каждой квартиры и нас молча рассматривало все ее население - от мала до велика.

Вечер удался. Прекрасный грузинский стол, пели русские, грузинские и американские песни. Рокфеллер отложил вылет своего самолета и ушел вместе со всеми в три часа утра, и даже помог хозяйке вымыть посуду. Позже он мне много раз говорил, что этот вечер запомнился ему надолго, хоть вначале недооценил искренность хозяев и, может быть, даже считал все очередной «потемкинской деревней». Он даже подошел к портрету Хемингуэя, висевшему на стене над школьным столиком моего племянника Сандрика, и, отодвинув портрет, убедился, что стена под ним выцвела - значит, не повесили к его приходу.

В Тбилиси Рокфеллер пользовался особой популярностью. Тэд Кеннеди, который одновременно с нашей группой был в столице Грузии, жаловался, что стоило ему появиться на улице, как все вокруг кричали: «Привет Рокфеллеру!»

Надо сказать, что Рокфеллер тесно связан с Дартмутом - вся их семья училась и учится в этом колледже, там многое можно узнать о знаменитой фамилии.

<...> Сейчас несколько отрывков из мемуаров Рокфеллера:
<...> Несмотря на то, что я не испытывал абсолютно никакой симпатии к этим режимам, я считал, что банк должен с ними работать.
На протяжении своей карьеры в «Чейзе» я никогда не колебался в отношении встреч с лидерами стран, являвшихся наиболее воинственными и упрямыми идеологическими противниками моей страны, и с правителями, деспотический и диктаторский стиль которых лично я презирал, от Хуари Бумедьена из Алжира до Мобуту Сесе Секо - правителя Заира; от генерала Аугусто Пиночета из Чили до Саддама Хусейна из Ирака.

Я встречался с ними всеми.
Я имел продолжительные разговоры с маршалом Тито из Югославии, президентом Румынии Николае Чаушеску, генералом Войцехом Ярузельским из Польши и генералом Альфредо Стресснером из Парагвая.
Сидел на продолжительных переговорах со всеми современными лидерами расистской Южной Африки Генриком Фервурдом, Б. Дж. Форстером, П.В. Бота и позже - с более просвещенным лидером Ф.В. де Клерком. Упорно вел длительные беседы с Чжоу Эньлаем и другими высшими руководителями Китая в то время, когда еще бушевала культурная революция, участвовал в дебатах практически с каждым из лидеров Советского Союза: от Никиты Хрущева до Михаила Горбачева, и совсем недавно встречался с Фиделем Кастро во время его визита в Нью-Йорк в 1996 году.

Осуждавшие меня заявляли: «Дэвид Рокфеллер никогда не встречался с диктатором, который ему не нравился». Однако никогда за более чем четыре десятилетия частных встреч с зарубежными лидерами я не уступал их точке зрения, если был с ними не согласен. Напротив, использовал эти встречи, чтобы указывать уважительно, но твердо на пороки в их системах, как я их видел, и защищал достоинства своей собственной системы.


Мои контакты с Советами начались в 1962 году, когда меня пригласили участвовать в конференции представителей американской и советской общественности. Инициированные Норманом Казинсом, издателем «Сатердей ревью», «Дартмутские встречи», как стали называться эти конференции, представляли собой одну из нескольких инициатив периода холодной войны, предназначенных для улучшения взаимопонимания между двумя сверхдержавами путем встреч лицом к лицу и диалога.

Ценность этих конференций была доказана уже на первой, которую я посетил и которая проходила в Эндовере, штат Массачусетс, в конце октября 1962 года.


В разгар кубинского ракетного кризиса участники продолжали свои заседания в то время, как две наши страны стояли лицом друг к другу в беспрецедентной и пугающей ядерной конфронтации.
Обе стороны видели, что пришло время сделать шаг назад от порога атомного уничтожения и искать другие пути продолжения соперничества. Следующая Дартмутская конференция проходила двумя годами позже в Ленинграде, и именно во время этой поездки моя дочка Нива и я встретились с Никитой Хрущевым, Первым секретарем советской Коммунистической партии. Идея этой встречи фактически принадлежала У Тану, Генеральному секретарю Объединенных Наций, который обозначил ее на приеме, который я устроил для высшего руководства ООН в Покантико. Когда я сказал ему, что планировал поездку в Ленинград, Генеральный секретарь заметил, что, по его мнению, высшее советское руководство может извлечь пользу из общения с американским банкиром.

Личная встреча с Хрущевым во время моей поездки в Россию может в каком-то смысле оказать помощь улучшению отношений между двумя сверхдержавами.

У Тан согласился уведомить Хрущева об этом, однако я не слышал ничего определенного об этой встрече до отъезда в Ленинград в конце июля. Через день после приезда делегации на Дартмутскую конференцию я получил сообщение из Кремля с приглашением на встречу на следующий день в Москве. Чтобы попасть туда вовремя, Нива и я отправились на ночном поезде под внимательным наблюдением агента КГБ, который был участником конференции.

Москва в те дни была городом контрастов.
Хрущев заявлял, что СССР превзойдет Соединенные Штаты по объему валового национального продукта, однако он сделал это заявление в городе, погрязшем в экономическом застое и страдающем от десятилетий отсутствия заботы и внимания. Элегантные здания, оставшиеся со времен царизма, стояли неокрашенные и неотремонтированные; офисные здания и многоквартирные дома, построенные позднее, во время сталинской эпохи, выглядели убогими и неприветливыми. Имелись немногочисленные автомобили, однако центральные полосы на широких основных магистралях были открыты для проезда несущихся с большой скоростью лимузинов ЗИЛ, построенных в России и перевозящих членов Политбюро по официальным делам. Люди стояли в длинных очередях, чтобы купить скудные количества некачественных продуктов, а полки в универсальных магазинах практически были пустыми. Во время этой своей первой поездки в сердце советской империи я начал сомневаться в экономической мощи страны, которая была предметом хвастовства Хрущева.

Для советской пропагандистской машины семья Рокфеллеров всегда была «капиталистическим врагом номер один». Несколькими годами раньше «Правда» опубликовала книгу обо мне и четырех моих братьях под заголовком «Всегда по колено в крови, всегда шагая по трупам». Статья, опубликованная примерно в то же время в выходящем на английском языке журнале «Новое время», заявляла, что «из всех династий миллиардеров, правящих в мире, наиболее мощной является династия Рокфеллеров». Идея заключалась в том, что, заработав огромные прибыли на нефти во время Второй мировой войны, мы затем вложили эти деньги в вооружение и захватили контроль над изготовлением атомного оружия. Тот факт, что Рокфеллеровский фонд способствовал спасению Энрико Ферми, Лео Сцилларда и Эдварда Теллера от европейских фашистских режимов в 1930-е годы, приводился в качестве доказательства того, что наша семья намеревалась раздувать холодную войну для повышения наших личных прибылей.

Всего за несколько месяцев до моего приезда в Москву газета «Известия» писала в редакционной статье, что, будучи председателем правления Музея современных искусств, я рекламировал декаданс, чтобы развращать население: «Под руководством Рокфеллеров абстрактное искусство используется для того, чтобы играть определенную политическую роль, отвлекать внимание мыслящих американцев от реальной жизни и оглуплять их».

На протяжении многих лет я встречался со многими русскими, которые были убеждены, что мои братья и я представляли собой клику, которая за сценой дергает за ниточки, управляющие американской внешней политикой.

Советы не имели представления о том, каким образом функционирует плюралистическая демократия, и считали, что избранные официальные лица, вплоть до президента Соединенных Штатов включительно, являются лишь марионетками, действующими по ролям, которые им диктовали реальные «хозяева власти», в данном случае моя семья.
Нередко советские официальные лица просили меня «сказать вашему президенту о предоставлении нам в торговле статуса наибольшего благоприятствования» или говорили о других проблемах, считая, что для их решения достаточно лишь моего слова.

Я пытался объяснить, что Соединенные Штаты управляются иным способом, и я не обладаю такого рода властью, однако было ясно, что они мне не верили.

В послеобеденные часы 29 июля потрепанный «Фиат» российского производства взял Ниву и меня из нашей гостиницы и отвез нас за высокие красные усеянные бойницами кремлевские стены в довольно простую и скромно меблированную комнату в скромном здании, которое использовалось Лениным. Его преемники имели там свои кабинеты, пытаясь, как я полагаю, создать впечатление, что они приносят жертвы во имя пролетариата.

Встреча была разрешена мне одному, однако когда Хрущев приветствовал нас в приемной, я спросил, не может ли Нива остаться, чтобы делать записи. Я думал, что для меня будет важно иметь запись беседы, а для нее это будет памятным событием. Хрущев любезно согласился. Нас было всего четверо: Нива, я, Хрущев и его отличный переводчик Виктор Суходрев, который родился в Бруклине и переводил для советских лидеров. Мы сидели на жестких деревянных стульях с прямыми спинками вокруг большого, покрытого лаком дубового стола. Хрущев - с одной стороны, Нива и я - напротив него. Суходрев сидел в торце стола между нами. В комнате почти не было украшений, помимо большого портрета Ленина, который занимал доминирующее положение. В ходе последующей беседы раз или два я поднял глаза и увидел, что Ленин неодобрительно смотрит на меня.

Хотя в отношении внутренних репрессий в Советском Союзе при Хрущеве произошло определенное потепление, что было благоприятным изменением сравнительно с невероятно жестоким режимом Сталина, Хрущев по-прежнему воспринимался как неотесанный грубиян, снявший ботинок в ООН, чтобы стучать им по столу, прерывая речь британского премьер-министра Гарольда МакМиллана, осуждавшего действия Советов. Я думал о том, как Хрущев будет вести себя во время нашей встречи, поскольку она не будет лишена серьезного символизма, когда «принц капитализма», как некоторые называли меня, встретится с современным «царем всея Руси». Я начал с любезностей и предложил ему в качестве подарка две гравюры Гранта Вуда, считая их вполне американскими и достаточно близкими к апробированному советскому вкусу, с тем, чтобы он не воспринял их враждебно. На протяжении нашей встречи, которая продолжалась более двух часов, не было никаких телефонных звонков или каких-то других помех.....

* * * * *

В 1971 году основную ответственность за финансирование этих конференций принял на себя Фонд Кеттеринга с дополнительной поддержкой Рокфеллеровского фонда и Фонда Лилли. В то время, когда американские и советские дипломаты обсуждали договоры, касающиеся оборонных расходов и систем противоракетной обороны, Дартмутские встречи стали рассматривать в официальных кругах как Москвы, так и Вашингтона в качестве серьёзного форума, который мог внести вклад в более широкий диалог. Из списка американских участников исчезли знаменитости, и они были заменены специалистами по советским делам, такими как Джеймс Биллингтон, Ричард Гарднер и Поль Уорнке; учеными, такими как Поль Доти из Гарварда и Гарольд Агню из Лос-Аламосской лаборатории; и бизнесменами, компании которых имели интересы в Советском Союзе, такими как генерал Джеймс Гэвин из «Артур Д.Литтл», Г.Уильям Миллер из «Тектрона» и Уильям Хьюитт из «Джон Дира». Также принимал участие в конференциях ряд сенаторов США, включая Фрэнка Черча, Марка Хэтфилда, Хью Скотта и Чарльза (Мака) Мэтайаса.

Сходные изменения произошли и на советской стороне. Местные российские светила и фигуры литературного мира были заменены членами Верховного Совета, государственными чиновниками высокого уровня, известными учёными, специализировавшимися в области изучения Европы, Северной Америки и Ближнего Востока, и вышедшими в отставку военными. Главную ответственность за состав советской группы в начале 1970-х годов нёс Георгий Арбатов, глава Института США и Канады Академии наук СССР.

Во время Киевской встречи летом 1971 года я попросил Георгия Арбатова прогуляться со мной. предложил, чтобы мы начинали каждую конференцию с короткого заседания, непосредственно за которым происходили встречи в малых группах, где обсуждались бы специфические вопросы, такие, как оборонные расходы и торговля. Арбатов согласился, и мы приняли этот новый формат для всех последующих конференций. Вскоре после этого Фонд Кеттеринга попросил меня принять на себя больший набор обязанностей по организации этих встреч, на что я согласился.

Результатом нового формата встреч и участия опытных и знающих лиц из обеих стран были дискуссии по существу, оказавшие прямое влияние на советско-американские торговые переговоры в первой половине 1970-х годов.

Дартмутские встречи предоставили мне возможность познакомиться с рядом русских в неформальной обстановке. На меня произвели особое впечатление Евгений Примаков, который позже стал министром иностранных дел России, и Владимир Петровский, ставший заместителем Генерального секретаря ООН.

Большой прорыв произошел, когда мы выступили в качестве одного из ведущих американских банков по финансированию миллиардной советской закупки зерна в 1971 году. На следующий год мы начали дискуссии с советскими властями по вопросу об открытии представительства в Москве. В ноябре 1972 года «Чейз» получил разрешение создать представительский офис — он был первым американским банком, получившим лицензию.

Местом нахождения офиса был дом №1 по площади Карла Маркса. Официальное открытие бизнеса состоялось в мае 1973 года. Сначала я предложил послу Анатолию Добрынину, чтобы мы назначили Джеймса Биллингтона главой отделения. Джеймс — специалист по России, свободно говорил по-русски и работал в это время в «Чейзе» в качестве советника по вопросам Советского Союза (позже он занял пост главы Библиотеки Конгресса).

Гала-прием в гостинице «Метрополь», посвящённый открытию офиса «Чейза», имел огромный успех, в том числе и с точки зрения количества собравшихся. Мы пригласили каждого коммунистического функционера в Москве; они кишели, как саранча, и в течение буквально нескольких минут столы, покрытые деликатесами, импортированными из-за рубежа, буквально были обобраны дочиста, не осталось также ни капли жидкости в бутылках вина и водки. Вскоре после этого Советы дали разрешение открыть представительские офисы в Москве «Сити-бэнк» и нескольким другим американским банкам. Хотя советский рынок никогда не приобрел значения ни для одного из наших банков, однако нельзя отрицать символическое значение того, что «Чейз» — «банк Рокфеллера» — оказался первым финансовым учреждением США в Советском Союзе.

Я приезжал в Москву почти ежегодно на протяжении 70-х годов: на Дартмутские встречи или по делам банка. Главным лицом, через которое осуществлялись мои связи с правительством, в это время был Алексей Косыгин, одна из наиболее значимых политических фигур в СССР. Косыгин принимал участие в перевороте, в результате которого был смещён Никита Хрущев в 1964 году. Высокий худощавый человек с печальным лицом, Косыгин был талантливым менеджером, делавшим чудеса, управляя неподатливой советской экономикой. К моменту нашей встречи он проиграл в борьбе за власть в Кремле руководителю Коммунистической партии Леониду Брежневу и был назначен на подчиненное положение премьера — главного операционного директора советской экономики.

В то время как мой разговор с Хрущевым был спором по поводу относительных достоинств наших идеологий и философий, мои беседы с Косыгиным всегда носили прагматический характер и были ориентированы на деловые вопросы. В ретроспективе содержание этих дискуссий было весьма информативным из-за того, что они касались потенциальных экономических взаимоотношений между Соединенными Штатами и СССР.

Я впервые встретился с Косыгиным летом 1971 года после Дартмутской встречи в Киеве. Это была моя первая поездка в Москву после памятной встречи с Хрущёвым. Я обнаружил, что советская столица за прошедшие годы значительно изменилась.

Акцент, который делал Косыгин на производство товаров для потребительского сектора, привёл к тому, что на улицах стало больше автомобилей, более доступной стала одежда и другие товары. Везде осуществлялись крупные проекты строительства дорог, а в Москве система метро представляла собой чудо — современное, чистое, удобное и дешевое. Сама Москва была относительно чистой и без мусора. Хиппи и люди с длинными волосами в основном отсутствовали.

Я был членом Дартмутской делегации и нанёс визит вежливости Косыгину в его кремлевском кабинете. Мы провели основную часть времени, разговаривая о торговле, и Косыгин призвал нашу группу к работе для «снятия барьеров» в Соединенных Штатах, которые препятствовали торговле с СССР.

Было ясно, что Советы желают расширения торговых отношений. Наша вторая встреча совпала с открытием офиса «Чейза» в мае 1973 года. Косыгин был обрадован этим событием и проявлял оптимизм в отношении того, что препятствия, мешающие улучшению торговли между США и Советским Союзом, будут теперь сняты. Он сосредоточивал внимание на разведке крупных газовых месторождений в Сибири, в какой-то момент, размахивая указкой, показал стратегические месторождения на висящей на стене карте. «В экономическом отношении, — говорил он, — мы готовы идти дальше, однако мы не знаем, насколько далеко пойдут Соединенные Штаты».

К 1974 году в круге вопросов, которые занимали Косыгина, произошел явный сдвиг. Это был наш наиболее изобилующий техническими моментами, экономически ориентированный диалог. Он выразил глубокую озабоченность в отношении повышения цен на нефть со стороны ОПЕК и того воздействия, которое это оказывало на американский доллар, а также на европейские и японские платежные балансы. Он внимательно выслушал мой анализ последствий развития этих тенденций. Мы обсудили относительные достоинства альтернативных источников энергии, таких, как уголь и атомная энергия.

Косыгин сказал, что он убежден, что западные страны столкнутся с трудностями в плане снижения своего энергопотребления, а нахождение эффективных решений потребует годы. Премьер предположил, что развитие атомной энергетики в конечном счете понизит стоимость нефти. Затем он спросил: пошел бы «Чейз» на помощь в финансировании и строительстве ядерных электростанций в России, которыми бы совместно владели Соединенные Штаты и СССР? Я был поражен этим революционным предложением, поскольку это показывало, насколько важными были для Советов как американские инвестиции, так и технология, и насколько далеко они готовы были пойти, чтобы получить и то, и другое.

Косыгин завершил нашу встречу, сказав, что «история покажет неправоту тех, кто пытается препятствовать развитию новых отношений между Соединенными Штатами и СССР», и что «руководство Советского Союза верит в руководство Соединенных Штатов, и они единодушны в своем желании найти новые пути для развития новых отношений между нашими странами».

На каждой из первых трёх встреч Косыгин был настроен оптимистично и открыто, предлагая потенциальные области сотрудничества и способы, которыми можно развивать общие проекты. Наша встреча в апреле 1975 года прошла по-иному. После принятия поправки Джексона-Вэника и осуждения Брежневым непредоставления Америкой СССР статуса наибольшего благоприятствования в торговле Косыгин перешёл к конфронтационному стилю общения, который я никогда не чувствовал ранее.

Я бросил ему вызов, спросив: «Если Советский Союз действительно собирается стать мировой экономической державой, тогда он должен быть серьёзным фактором в мировой торговле. Как это может быть, если вы не имеете конвертируемой валюты?» Я сказал, что понимаю, что приобретение рублем конвертируемости может создать другие осложнения для СССР, «поскольку ваша идеология требует, чтобы вы резко ограничивали движение людей, товаров и валюты. Каким образом вы можете примирить друг с другом две эти реальности?»

Он смотрел на меня в течение секунды в некотором замешательстве, а потом дал путаный и не особенно адекватный ответ. Ясно, что он никогда серьезно не думал о практических последствиях введения конвертируемой валюты.

Примерно неделю спустя я обедал в ресторане в Амстердаме, когда Фриц Летвилер, управляющий Швейцарским национальным банком, увидел меня и подошел к моему столику. Летвилер сказал, что только что вернулся из Москвы. Он рассказал, что после моего визита Косыгин узнал, что тот был в Москве и пригласил его к себе. Косыгин был обеспокоен моими словами, и они провели два часа, обсуждая последствия конвертируемости валюты для России.

Для Советов не существовало удовлетворительного ответа на заданный мной вопрос. Это четко определяло их дилемму: они не могли стать международной экономической державой без полностью конвертируемой валюты, однако это было невозможно до тех пор, пока они придерживались марксистской догмы и поддерживали репрессивный авторитарный порядок в обществе.