Поход руси на царьград. Поход Олега на Царьград: описание, история и последствия. Российская республика и рсфср

907 год в истории Руси отмечен легендарным походом на Константинополь (или как его еще называли - Царьград), который возглавлял новгородский князь Олег. Это событие связано с множеством домыслов и сомнений со стороны историков, многие из которых не верят в его подлинность по ряду причин. В этой статье мы подробно расскажем про поход Олега на Царьград (краткое содержание), и попытаемся разобраться, действительно ли это событие происходило так, как рисуют его древнерусские летописи.

Кто такой князь Олег?

Олег был князем Новгорода и великим начиная с 882 и по 912, который стал годом его смерти. После того как он получил властные полномочия над новгородской землей (что случилось после смерти Рюрика) в качестве регента несовершеннолетнего Игоря, им был захвачен древний Киев. Именно этому городу в тот период было суждено стать столицей и символом объединения двух основных центров для славян. Именно поэтому зачастую историки рассматривают как основателя Древнерусского государства. А последующий поход Олега на Царьград стал поводом для того, чтобы его стали называть «Вещим».

Почему Олега назвали Вещим?

Как говорит нам «Повесть временных лет», поход Олега на Царьград состоялся в 907 году. В летописи речь идет о том, как осаждался и брался город, причем воспевается мужество и острый ум князя, который перехитрил византийцев. Согласно данному источнику, он отказался взять отравленную пищу у них, из-за чего его и прозвали «Вещим». Люди на Руси именно так и стали называть Олега, который одержал победу над греками. В свою очередь, имя его происходит из Скандинавии, а при переводе означает «святой».

Поход на Царьград

Как уже было указано выше, содержание похода и русско-византийской войны описано в ПВЛ (Повести временных лет). Эти события завершились тем, что в 907 году был подписан мирный договор. В народе это приобрело известность благодаря таким словами: «Вещий Олег прибил свой щит на вратах Царьграда». Но, тем не менее, этот поход не упоминается в греческих источниках, а также, в целом, о нем нигде не говорится, кроме как в русских сказаниях и летописях.

Кроме того, уже в 911 г. русичи подписали новый документ. Причем в подлинности заключения данного договора никто из историков не сомневается.

Византия и русы

Следует отметить, что после похода русов на Царьград в 860 году в византийских источниках ничего не указано о конфликтах с ними. Однако существует ряд косвенных доказательств подтверждающих обратное. Например, наставление императора Льва IV уже начала X столетия содержит информацию о том, что враждебными «северными скифами» используются небольшого размера корабли, плывущие на быстрой скорости.

Поход Олега по «Повести временных лет»

Как говорит сказание о походе Олега, Царьград брали не только с привлечением славян, но и финно-угорских племен, которые перечисляются в древнем русском памятнике письменности начала 12 столетия - «Повести временных лет». Если верить летописному своду, одни воины передвигались на лошадях по побережью, а другие - морем с помощью двух тысяч кораблей. Причем в каждое судно помещалось более тридцати человек. Историки до сих пор колеблются в том, стоит ли верить "Повести временных лет" и являются ли данные о походе, указанные в летописи, подлинными.

Легенды в описании похода

Сказание о походе князя Олега на Царьград содержит большое количество легенд. Например, повествование указывает на то, что корабли двигались на колесах, на которые они были поставлены Олегом. Византийцы испугались направлявшихся к Константинополю русов и попросили мира. Однако они отнесли отравленные блюда, от которых князь отказался. Затем грекам ничего не оставалось, как дать свое согласие на то, что предлагал Олег. Как гласит легенда, им пришлось заплатить по 12 гривенников всем воинам, а также отдельную сумму князьям в Киеве, Переяславле, Чернигове, Ростове и других городах, кроме Новгорода. Но на этом победы князя не закончились. Кроме разовой выплаты, грекам Византии необходимо было выплачивать русам постоянную дань, а также согласиться на заключение договора (речь идет о том самом договоре, подписанном в 907 году), который должен был регулировать условия пребывания, а также ведения торговли русскими купцами в греческих городах. Стороны принесли взаимные клятвы. А Олегом, в свою очередь, был совершен тот самый знаменитый поступок, сделавший его легендарным, согласно сказаниям, в глазах простого народа. Им был повешен щит на врата столицы Византии Константинополя в качестве победоносного символа. Грекам было отдано приказание - пошить паруса для славянского воинства. Летописи говорят о том, что именно после того, как был завершен поход Олега на Царьград в 907 году, в народе князь стал известным как «Вещий».

Однако если рассказы древнерусского летописца о набеге русов на Константинополь в 860 г. основаны только на византийских хрониках, то повествование об этом набеге основывается на сведениях, полученных из легенд, которые не были записаны. Причем несколько сюжетов совпадают с подобными из скандинавских саг.

Договор 907 года

Какими же были условия договора, и был ли он заключен? Если верить "Повести временных лет", то после победных действий князя Олега в Царьграде был подписан с греками достаточно выгодный для Руси документ. Целью его основных положений принято считать возобновление мирного и добрососедского отношения между данными народами и государствами. Византийская власть взяла на себя обязательство выплачивать русам определенную сумму ежегодной дани (причем размеры ее довольно солидны), а также оплатить единовременный платеж контрибуции - как в деньгах, так и в вещах, золоте, редких тканях и т. п. В договоре оговаривались указанные выше размеры выкупов для каждого воина и размера месячного содержания, которое греки должны были давать русским купцам.

Сведения о походе Олега из других источников

Согласно сведениям Новгородской Первой летописи ряд событий происходили иным образом. При этом походы на Константинополь были совершены под руководством а «Вещий» при этом - всего лишь воевода. Летопись так описывает легендарные походы Олега на Царьград. Год при этом указан как 920, а датировка следующего набега относит события к 922 году. Однако описание похода в 920 году в деталях похоже на описание Игорева похода 941 года, которое отражено в нескольких документах.

В информации, которая содержится в византийских хрониках, написанных Псевдо-Симеоном в конце 10 столетия, приведены сведения о русах. В одном из фрагментов часть историков видят детали, указывающие на предсказания мудрецов о будущей смерти Олега, а в личности Роса - самого князя. Среди научно-популярных изданий бытует мнение, высказанное В. Николаевым о походах росов на греков, совершенных около 904 года. Если верить его построениям (о которых не было речи в хрониках Псевдо-Симеона), то росы потерпели поражение у Трикефала от византийского предводителя Иоанна Радина. И лишь некоторым удалось спастись от греческого оружия из-за озарения их князя.

А. Кузьминым при исследовании текста летописи «Повести временных лет» о деяниях Олега высказывались предположения о том, что автором были использованы тексты болгарских или греческих источников о набегах под руководством князя. Летописцем приводились фразы греков: «Это не Олег, а святой Димитрий, который послан на нас Богом». Такие слова указывают, по мнению исследователя, на время событий в 904 году - византийцами не была оказана помощь фессалоникийцам. А покровителем ограбленного города считался Димитрий Солунский. В итоге, большое количество жителей Фессалоники вырезали, и лишь некоторых из них смогли освободить от арабских пиратов. В этих неясных по контексту словах греков о Димитрии могли заключаться указания на месть от святого Царьграду, который косвенно был виновен в такой участи населения.

Как историки интерпретируют сведения летописи?

Как уже было сказано выше, информация о набеге содержится только в русских летописях, а в византийских писаниях на этот счет ничего не указывается.

Однако если посмотреть на текстовую часть фрагментов документов, которая приведена в «Повести временных лет», то мы можем говорить о том, что все-таки сведения о походе 907 года не являются полностью вымышленными. Отсутствие данных в греческих источниках некоторыми исследователями объясняется неправильной датой, к которой относят войну в "Повести временных лет". Существует ряд попыток произвести ее связь с походом русов (дромитов) 904 года, тогда как греки бились с войском пиратов, которое возглавлял Лев Триполийский. Теория, которая более всего походит на правду, принадлежит авторству Бориса Рыбакова и Согласно их гипотезе, сведения о набеге в 907 года нужно относить к событиям в 860 году. Эта война заменялась сведениями о неудачных походах под руководством которое было навеяно преданиями о необычайном освобождении христианского населения от языческих племен.

Датировка похода

Точно неизвестно о том, когда именно был совершен поход князя Олега на Царьград. Год, к которому относят эти события (907), является условным и появился после того, как летописцами были произведены собственные расчеты. С самого начала легенды о правлении князя не имели точной даты, ввиду чего позднее сведения разделялись на этапы, которые относили к начальному и завершающему периоду его княжения.

Кроме того, в "Повести временных лет" есть информация и об относительной датировке набега. В ней содержаться сведения о том, что предсказанное мудрецами (смерть князя) произошло в действительности через пять лет после того, как был совершен поход на Царьград. Если Олег умер не позднее 912 года (об этом свидетельствуют данные о принесении жертв в работах Татищева, которые совершались во время появления Галлеи - легендарной кометы), то автор рассчитал все правильно.

Значение похода Олега на Царьград

Если поход действительно произошел, то его можно считать значительным событием. Документ, который был подписан в результате похода, следует рассматривать как определяющий отношения греков и русов момент на следующие десятки лет. Последующие исторические события, так или иначе, были связаны с теми набегами, которые совершались князем Олегом, вне зависимости от их правильной датировки.

Осталось в истории Таврической Руси темной эпохой, о которой не сохранилось никаких сведений, кроме указания константинопольского патриарха Фотия (ок. 820-896, патриарх в 858-867 и 877-886 гг.) на то, что русы в это время были заняты покорением «окружающих народов», в том числе, надо полагать, и восточнославянских племен.

Но в 860 г. русы вновь напомнили о себе.

В скобках замечу: давно установлена, что летописная дата похода на Константинополь - 866 г. - является ошибочной. Никита Пафлагонянин в Житии патриарха Игнатия, сообщая о церковном соборе, имевшем место в мае 861 г., говорит, что собор был «немного спустя после нашествия». В настоящее время большинство исследователей принимает дату 860 г., хотя есть и скептики, отодвигающие данное событие на 862 – 865 гг. (см.: Звягин Ю. Ю. Хронология русских летописей. М., 2011. С. 56 – 81 ).

Очередное появление таврических русов на исторической сцене было столь шумным и запоминающимся, что «Повесть временных лет» даже положило это событие в основание древней русской истории, предложив считать его началом Русской земли. Под 852 г. летописец пометил: «Наченшу Михаилу [Михаил III , 842 – 867 гг.] царствовати, начася прозывати Руская земля. О сем бо уведахом, яко при сем царе приходиша Русь на Царьгород, якоже пишется в летописании греческом. Темже отселе почнем и числа положим». На самом деле, фактическое знакомство греков с русами состоялось значительно раньше - в конце VIII в.

Византийская империя в 867 г.

Сведения о первом нашествии русов на Царьград попали в византийские хроники (Продолжатель Амартола, Продолжатель Феофана) и некоторые западноеропейские памятники (хроника Иоанна Диакона, Брюссельский кодекс). Но важнейшие подробности нового военного столкновения между Таврической Русью и Византией содержатся в первостатейном источнике - двух посланиях константинопольского патриарха Фотия, очевидца осады.



Набег русов на византийскую столицу Фотий считал небесной карой, возмездием свыше за безнравственное поведение своих соотечественников. Из его слов следует, что какие-то проживавшие в Константинополе русы стали жертвами знаменитого греческого лукавства. «И как не терпеть нам страшных бед, - спрашивает патриарх свою паству, - когда мы убийственно рассчитывались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное?» И далее он упрекает византийцев в том, что они оказались в нравственном отношении ниже язычников: «Не миловали ближних… многие и великие из нас получили свободу по человеколюбию; а мы немногих молотильщиков 1 сделали своими рабами». В этом месте послания Фотий как бы мимоходом ссылается на какую-то общеизвестную несправедливость, допущенную греками по отношению к русам. Должно быть, незадолго перед нашествием в Константинополе произошла громкая история, ставшая предметом сплетен и пересудов. Как можно предполагать, несколько русов были обращены в рабов за долги, причем их задолженность была столь невелика, что даже многие византийцы признавали решение суда неправедным.

1 Таков традиционный перевод не вполне ясного греческого слова, стоящего в оригинале текста Фотия. В 1956 г. М. В. Левченко предложил заменить «молотильщиков» на «другие». Но, как можно видеть, эта замена не прибавляет тексту ясности, скорее наоборот.

Но, похоже, что суд подобным образом только по-своему отреагировал на общее изменение политики Византии по отношению к русам. Другое место из посланий Фотия дает понять, что Византия в одностороннем порядке расторгла союзный договор с русами, и инициатором новой «русской» политики выступил сам император Михаил. «Почему ты, - вновь вопрошает Фотий, - острое копье друзей своих презирал, как малокрепкое, а на естественное средство плевал, и вспомогательные союзы расторгал, как озорник и бесчестный человек?»

В данном случае персональное обращение патриарха адресовано «греку», или, точнее, каждому из греков. Но намек вполне прозрачен, ибо, разумеется, никому не нужно пояснять, какой именно «грек» обладал правом вступать в дипломатические сношения с соседями, заключать и расторгать военные союзы. Вероятно, набег на Амастриду имел следствием заключение с Византией союзного договора, предусматривавшего найм русов на императорскую службу. Надо сказать, что патриарх Фотий был полукровкой - его матерью была хазарка. Не исключено, что благодаря именно этому обстоятельству Фотий находился в оппозиции к Михаилу, выступая за более «чуткую» политику по отношению к народам «Великой Скифии». Недаром однажды император в сердцах попрекнул его «хазарской рожей».

Итак, по авторитетному свидетельству константинопольского первоиерарха, ответственность за военный конфликт целиком лежала на византийской стороне. Русы явились под стены Царьграда мстителями за нанесенные им обиды, в сознании своей правоты - юридической и нравственной.

По разным показаниям, встречающимся в источниках, флотилия русов насчитывала от 200 до 360 кораблей, на которых могло разместиться примерно 8 000 – 13 000 человек. Между прочим Фотий пишет о «неуправляемой армии», что можно истолковать в том смысле, что у войска русов не было единоначалия, главного вождя.

Силы русов даже по военным меркам того времени не были такими уж значительными, чтобы всерьез угрожать самой столице империи. Но поход был хорошо подготовлен. Русы выбрали для нападения самый подходящий момент. Все внимание имперских властей было тогда сосредоточено на сирийской границе, где арабы в 859 г. нанесли сокрушительное поражение византийской армии под Самосатой, едва не пленив самого императора, который, по словам Продолжателя Феофана, «с трудом спасся, бросив шатры и все имущество». Весну 860 г. Михаил III провел в лихорадочных приготовлениях к новой кампании и в начале июня повел армию в Малую Азию; к сирийскому побережью отправился и флот. В столице остался лишь небольшой гарнизон под командованием патрикия Никиты Оорифы. Русы, как оказалось, только этого и ждали.

На закате 18 июня 2 часовые, стоявшие на северных башнях константинопольских укреплений, забили тревогу.

2 Дата приведена в Брюссельском кодексе: «Михаил, сын Феофила [правил] со своею матерью Феодорой четыре года и один - десять лет, и с Василием - один год и четыре месяца. В его царствование 18 июня в 8-й индикт, в лето 6368 , на 5-м году его правления пришли росы на двухстах кораблях…». Эта дата удостоверяется полным соответствием всех хронологических указаний - дня, месяца, индикта, года от Сотворения мира и года царствования (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 106 ). Давно установлена, что летописная дата похода на Константинополь - 866 г. - является ошибочной. Никита Пафлагонянин в Житии патриарха Игнатия, сообщая о церковном соборе, имевшем место в мае 861 г., говорит, что собор был «немного спустя после нашествия». В настоящее время большинство исследователей принимает дату 860 г., хотя есть и скептики, отодвигающие данное событие на 862 – 865 гг. (см.: Звягин Ю. Ю. Хронология русских летописей. М., 2011. С. 56 – 81).

Поначалу никто в городе не мог понять, откуда пришла беда. Патриарх Фотий говорит, что «народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна». Внезапное нападение привело власти и население в полное замешательство. Пораженные ужасом, константинопольцы оцепенело взирали со стен на то, как в заходящих лучах солнца десятки красных ладей беспрепятственно прорвались в самый «иерон» - «святое место», то есть в заповедную внутреннюю бухту Золотого Рога, обыкновенно перегороженную гигантской цепью на поплавках, но теперь по какой-то причине беззащитную (кстати, это единственный известный случай подобного рода; ни до, ни после осады 860 г. греки не делали таких «подарков» врагам).

Речь Фотия, несмотря на ее обильную уснащенность риторическими фигурами, остро дает почувствовать тревожные переживания жителей византийской столицы: «Помните ли вы ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца и свет нашего существования поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час невыносимо горестный, когда приплыли к нам вражеские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным? Когда море тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плаванье, а на нас воздымая свирепые волны брани. Когда они проходили перед городом, неся и выдвигая пловцов, поднявших мечи и как бы угрожая городу смертью от меча. Когда мрак объял трепетные умы и слух отверзался лишь для одной вести: «варвары уже перелезли через стены города, город уже взят неприятелем».

Но русы почему-то не пошли на штурм городских укреплений, которые, в сущности, были беззащитны. Вместо этого они принялись грабить окрестности. Фотий живописует страшные картины жестокости «народа рос»: «Он разоряет и губит все: нивы, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех сражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя… Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных - волов, коней, куриц и других, какие только попадались варварам. Лежал мертвый вол и подле него мужчина. У коня и у юноши было одно мертвенное ложе. Кровь женщин сливалась с кровью куриц… Речные струи превращались в кровь. Некоторых колодезей и водоемов нельзя было распознать, потому что они через верх наполнены были телами…».

Между прочим из слов Фотия явствует, что наряду с обычными убийствами русы совершали человеческие жертвоприношения своим богам, закалывая на языческих жертвенниках юношей и коней, женщин и куриц или в ритуальных целях бросая свои жертвы в воду.

Другие детали добавляет Никита Пафлагонянин в своем рассказе о сведенном с кафедры патриархе Игнатии, который в эти дни в качестве узника содержался на острове Теревинт: «В то время злоубийственный скифский народ, называемый росы, через Евксинское море прорвались в залив, опустошили все населенные местности и монастыри, разграбили всю утварь и деньги. Умертвили всех захваченных ими людей. Врывались и в патриаршьи монастыри с варварской пылкостью и страстью. Забрали себе все найденное в них имущество и, захватив ближайших слуг в числе 22, на корме одного корабля всех их изрубили топорами на куски». Самого Игнатия - тщедушного малорослого скопца, имевшего вид человека не от мира сего, - русы, впрочем, не тронули.

Позднее римский папа Николай I в письме к византийскому императору Михаилу III отметил, что среди окрестностей византийской столицы, разграбленных и опустошенных врагом, были даже Принцевы острова в Мраморном море, отстоявшие от Константинополя на 100 километров.

Предав огню и мечу загородные виллы, дворцы и монастыри, русы приступили к осаде. И здесь они действовали напористо и целеустремленно. Осадных машин и приспособлений у них не было, но они воспользовались строительными инструментами, которые всегда носили на себе. Одни из них принялись рыть подкопы под стены, в то время как другие попытались возвести вровень со стеной земляную насыпь, позволявшую перейти на городские укрепления.




Положение было критическое. Хотя патриарх Фотий успел сформировать и вооружить отряды ополченцев из жителей столицы, но выстоять при помощи одних только собственных сил в городе не надеялся никто - ни власти, ни военные, ни обыватели. Между тем императорская армия маршировала по каменистым дорогам Малой Азии в направлении Сирии, грозный византийский флот стоял на якоре в гаванях Кипра. Конечно, к Михаилу был послан гонец, но для того чтобы помочь осажденной столице, императору требовалось время - несколько долгих недель. А ведь под стенами Константинополя счет шел уже не на дни - на часы: подкоп становился все глубже, земляной вал все выше… «Город едва не был поднят на копье», - свидетельствует Фотий.

На исходе третьей недели осады патриарх Фотий решил прибегнуть к заступничеству небесных сил. После торжественного молебствия был устроен крестный ход. Десятки тысяч горожан наблюдали за тем, как патриарх, ради ограждения беззащитного города от неистовства варваров, обошел городские укрепления со священной реликвией - Пречистой Ризой Божьей Матери. И вдруг произошло необъяснимое. Фотий рассказывает об этом так: «Она [Риза] обтекала кругом стены, и неприятели необъяснимым образом показывали свой тыл. Она ограждала город, и насыпь неприятелей разваливалась как бы по данному знаку. Она покрывала город, а неприятели обнажались от той надежды, которой окрылялись. Ибо как только эта девственная Риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения. Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их».




Случившееся само по себе было чудом. Но позднейшие византийские историки, не удовольствовавшись таким исходом дела, еще резче подчеркнули в происшедшем элемент чудесного избавления. Лев Грамматик, например, пишет: «Василевс, возвратясь [из похода], пребывал с патриархом Фотием во Влахернском храме Божией Матери, где они умоляли и умилостивляли Бога. Потом, вынеся с псалмопением святой омофор Богородицы, приложили его к поверхности моря. Между тем как перед этим была тишина и море было спокойно, внезапно поднялось дуновение ветров и непрерывное вздымание волн, и суда безбожных росов разбились. И только немногие избежали опасности». Повторяя его слова, «Повесть временных лет» также рассказывает о погружении в море Ризы Богородицы, после чего «буря с ветром вста, и волнам великим воздвигшимся засобь [друг против друга], безбожной Руси лодьи возмяте. И к берегу привержени и избиени, яко мало от них таковые беды избегнута, восвояси с побеждением возвратишася».

Однако все эти подробности являются домыслом. В Прологе 3 сказано, что русы сняли осаду с Царьграда 7 июля. Значит, они простояли под городом 19 дней. За это время Михаил III вряд ли успел бы получить весть о нападении русов и вернуться из похода даже с частью армии 4 . А если бы он и достиг Босфора, то все равно не сумел бы через него переправиться, так как в проливе хозяйничал флот русов. Фотий в своих посланиях рисует Константинополь брошенным на произвол судьбы, что было бы невозможно, если бы император находился в столице. Равным образом этот важнейший очевидец осады молчит о буре и о разгроме флотилии русов, хотя не приходится сомневаться, что, произойди нечто подобное на самом деле, он не преминул бы отметить столь зримое проявление Божьего гнева. В Западной Европе вообще были уверены, что русы отступили с триумфом. Венецианский хронист Иоанн Диакон (рубеж X-XI вв.) пишет, что они, «предавшись буйному грабительству предместий и нещадно избив очень многих, с добычей отступили восвояси».

3 Пролог - древнерусский житийный сборник, ведущий свое происхождение от византийских месяцесловов, в котором Жития святых расположены в соответствии c днями их церковной памяти. Прототипом для него послужили греческие Минологии и Синаксари. Из числа таких сборников наиболее близким к славянскому Прологу считается Минологий, составленный при императоре Василии II (975-1025) и два древних Синаксаря первой половины XI в.- начала XII в. В первом из них находится «предисловие», греческое название которого взято в древнеславянских переводах за наименование всей книги.

4 Согласно хронике Симеона Логофета, послы из Константинополя застали императора у Мавропотама (Черной реки). Точная локализация этого гидронима затруднительна, однако обычно его соотносят с Каппадокией, исторической областью на востоке Малой Азии, примерно в 500 км от Константинополя.

Так что же произошло 7 июля под стенами Царьграда - чудо? Для осажденных, несомненно, да. Но русы, вероятно, смотрели на дело иначе. Они тоже начали испытывать некоторые затруднения. Патриарх Фотий коротко отметил, что в лагере русов распространились болезни. Впрочем, отнюдь не это побудило русов снять осаду. Без болезней не обходится ни одна война, а лагерь русов, судя по всему, не был охвачен повальным мором. Главной причиной, по которой русы отступили от города, было то, что они полностью достигли своей цели. Ведь они вовсе не хотели разрушать второй Рим. Вопреки еще одному устоявшемуся мифу, ни в 860 г., ни позже - при Олеге, Игоре и Ярославе - русы и в мыслях не имели «брать» Константинополь. Ведь это означало бы своими руками зарезать дойную корову. С кем тогда торговать мехами и рабами, от кого требовать дани, кто в таком случае будет платить вожделенные динарии за службу в императорской гвардии? Нет, факты показывают, что от набегов русов страдали одни окрестности Константинополя, сам же город - никогда. Но после каждого набега русы увозили на берега Днепра новый договор, скрепленный императорской печатью, главными пунктами которого были торговые льготы для северных «гостей» и возможность для русов беспрепятственного найма на императорскую службу (служба у знатного и богатого господина - социальный идеал той эпохи).

На самом деле русы протягивали руки к вымени, а не к горлу. Их целью было запугать Византию с тем, чтобы обеспечить себе выгодные условия мира. Они приплыли к Константинополю, чтобы отомстить за своих сородичей и восстановить разорванный Михаилом союз. Фотий недаром отметил, что русы, проплывая мимо городских стен, в ярости потрясали своими мечами. Это жест разгневанного человека, жаждущего мести. Месть была удовлетворена кровавым гульбищем по столичным окрестностям. Юридическая справедливость была восстановлена путем возобновления союзного договора. Вполне вероятно, что условия «дружбы» были закреплены в не дошедшем до нас письменном договоре - первом в длинном ряду русско-византийских соглашений. Наличие у русов IX в. грамоты - «русских письмен» - удостоверяет Житие Константина Философа. Доказательством тому, что мир был заключен официально, по всем правилам византийской дипломатии, служит одна формула из Олегова договора с греками 911 г., согласно которой этот документ должен был утвердить «межю христианы и Русью бывшую любовь ». Каким образом утвердилась эта любовь в 860 г., мы не знаем. Возможно, гонец, посланный Фотием к императору, вернулся к русам с предложением полюбовной сделки. Во всяком случае, русы отступили от Константинополя не гонимые паническим страхом, а в твердой уверенности в том, что отныне здесь вновь будет иметь сбыт и их товар, и их кровь.

Первое крещение русов

Условия русско-византийского договора 860 г., заключенного под стенами Константинополя, были определенным дипломатическим успехом и для греков, ибо, смирив имперскую надменность, русы сами склонились под «легкое иго» Христа (Мф., 11; 29 – 30). Продолжатель Феофана сообщает, что «насытившись гневом Божиим», русы «вернулись домой - правивший тогда церковью Фотий молил Бога об этом, - а вскоре прибыло от них посольство в царственный город, прося приобщить их Божьему крещению. Что и произошло».

Принятие крещения по греческому обряду формально означало признание вассальной зависимости от Византии. Недаром патриарх Фотий всего через несколько лет после бедственных событий 860 г. отозвался о страшных русах как о союзниках и подданных империи. В окружном послании 866 – 867 гг., рассказав о крещении болгар, он заметил: «И не только этот народ променял прежнее нечестие на веру во Христа, но даже и многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой так называемые росы, которые, поработив находящихся около них и отсюда возомнив о себе высоко, подняли руки и против Ромейской державы. А в настоящее время даже и они променяли эллинское и нечестивое учение [то есть язычество], которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо ограбления нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго перед тем. И до такой степени разгорелись у них желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают верования христиан с великим усердием и ревностью».

Эти слова Фотия являются еще одним доказательством того, что русы вовсе не хотели громить Константинополь. Парадоксальным образом силой своего меча они навязывали империи свою дружбу. Варварские понятия о свободе и чести, как ни покажется странным, находили полное и исчерпывающее воплощение в служебной зависимости от сильного, богатого и щедрого господина. Свои союзнические обязательства русы выполняли свято. В письме к епископу Боспора Антонию патриарх Фотий, уже не опасаясь новых нашествий «безбожного народа рос», благодушно каламбурил, что ныне, благодаря крещению народов Черноморья, это море, бывшее некогда «Аксинос» («негостеприимным»), сделалось не просто «Эвксинос» («гостеприимным»), но более того - «Эвсевис», «благочестивым».

Свидетельство юридического оформления канонической территории древнейшей «Русской митрополии» находим также в списке епархий Константинопольского патриархата («Перечень епископий», Notitiae Episcopatuum), составленном в начале Х в. императором Львом VI Мудрым. Здесь пребывающая в юрисдикции Константинопольского патриархата «митрополия Русская» поставлена на 61-е место.

К сожалению, остается неизвестным, с каким городом была связана эта митрополия. Вероятнее всего, кафедра «русского» епископа находилась где-то на территории . Центром митрополии мог быть город Русия или область Росия, расположенные в районе Керченского пролива, неподалеку от Матархи/Тмуторокани.

Конечно, это «первое крещение Руси», состоявшееся где-то между 860 и 866 гг., может считаться таковым весьма условно. Вряд ли оно охватило больше нескольких сот человек - «русских» князей и их дружинников. Поэтому ни своими количественными, ни временными показателями «первое крещение Руси» не обозначило вехи в длительном процессе проникновения христианства в Северное Причерноморье и Среднее Поднепровье. Но появление «Русской митрополии» было чрезвычайно важным в церковно-организационном отношении. В этом смысле 860-е гг. имеют значение исходного рубежа, с которого Русская церковь начала свой многотрудный земной путь по тернистой стезе исторического христианства.

Дата и место
Июнь – июль 860 г.., Пролив Босфор, окрестности Константинополя, побережье Мраморного моря и Принцу острова (ныне Турция).
Действующие лица
Аскольд (? -?) И Дир (? -?), По версии «Повести временных лет», – варяги-дружинники Рюрика, братья, соправителя; по версии Никоновской летописи – представители местной полянской династии, возможно, потомки Кия. Варианты, выдвинутые исследователями в разное время: Дир как воевода Аскольда, Дир как титул Аскольда (или наоборот), Дир как наследник Аскольда (или наоборот), наконец, случайно объединены летописи имена князей-представителей различных династий IX в. В общем фигура Дыра выглядит «размытой» даже на фоне тех немногих фактов, которые мы имеем по Аскольда.
Гарнизоном Константинополя командовал епархий (градоначальник с широкими полномочиями) Ориха (? -?), Организаторские функции выполнял также патриарх Фотий (820-896, Константинопольский патриарх в 857-867 и 877-886 гг.), Признанный впоследствии святым и одним из отцов церкви). Император Михаил III Пьяница (840-867, последний правитель из Аморийськои династии, сын императрицы Феодоры, признанной святой за восстановление иконопочитания) был в походе против арабов и, скорее всего, вернуться в столицу не успел.
Предпосылки события
Отношения полянско-варяжского княжества Аскольда и Византии на раннем этапе были непростыми прежде всего из-за привлекательности земель империи для нападений с целью взятия добычи и повышение престижа русских военных вождей. Возможно, этот первый в истории русско-византийских войн поход войск Руси на Константинополь был напрямую связан со сложным военно-политическим положением империи в середине IX в., Когда Византия вела тяжелую войну с халифатом Аббасидов, и часть гарнизона и флот оставили Константинополь. В любом случае для имперских вооруженных сил и дипломатии нападение русов был абсолютной неожиданностью. Версию о несправедливости, причиненный русам ранее в Константинополе, и поход из мести историки сегодня отвергают. Силы русов гораздо преобладали численность гарнизона Константинополя.
Ход события
Нападение русов произошел вечером 18 июня 860 г.., Причем, судя по словам Фотия, существовала реальная угроза взятия ими хотя бы части города. Однако гарнизона удалось удержать стены (Фотий приписывает этот факт заступничеству Богородицы, одежда которой был пронесен крестным ходом вдоль стен), а русы, отказавшись от осады, начали опустошать пригород и близлежащие села и монастыри. На Принцових островах они едва не захватили бывшего патриарха Игнатия. Русы отплыли домой не раньше конца июля, причем если современники тех событий говорили о полном успехе русов и бесславный для ромеев конец противостояния, то более поздние греческие источники (использованы также автором «Повести временных лет») рассказывают о приходе императора Михаила III в город и совместную молитву его и Фотия. По этой сомнительной версии, после погружения в воды Золотого Рога священного одежды (мафория) Богородицы внезапный шторм разметал русский флот. Скорее всего, более поздние авторы смешали реалии различных событий, в том числе более ранних осад Константинополя.
Последствия происшествия
Потери русов и византийского войска были незначительными, но многие жители греческих городов и сел погибло и попало в плен. Основные последствия для Руси – рост популярности идеи морских походов на Византию, но в то же время оживление контактов византийской светской и церковной дипломатии с Русью, результатом чего стало так называемое «Аскольдово крещение» части элиты Руси во второй половине 860-х гг.
Историческая память
Аскольд в восприятии средневековых русских летописцев – периферийная по основной династии фигура («узурпатор киевского стола»), успехи которой, однако, были использованы для воплощения идеи прославления Руси. В XVIII-XIX вв., На волне интереса к древнерусской истории, образы Аскольда и Дира были воспроизведены несколькими российскими поэтами и художниками, а в Киеве на вероятной могиле князя построено известную ротонду. Именем Аскольда в XIX – начале XX в. назывались два корабля ВМФ Российской империи – фрегат и крейсер (Дир такой Честь удостоился). Кроме того, по мнению некоторых ученых, именно успешный «поход Аскольда» стал основой для формирования более позднего эпического образа «Олега, что прибивает щит к воротам Царьграда» (на этот сюжет существует целый ряд известных картин и поэтических произведений XIX в.). Возможно также, что автор «Повести временных лет» мог «раздвоить» устный рассказ о первом успешном для Руси поход неизвестного русского главаря, приписав их известным ему князьям – Аскольду (вместе с неясной фигурой Дира) и Олегу.

В 860 г. в Восточной Европе произошло событие, взбудоражившее современников от Константинополя до Рима и оставившее заметный след в византийских хрониках, церковных источниках, правительственной переписке. Позднее оно отразилось и в “Повести временных лет”.

Ранним утром 18 июня 860 г. Константинополь неожиданно подвергся яростной атаке русского войска. Руссы подошли со стороны моря, высадились у самых стен византийской столицы и осадили город.

Не раз и не два до этого на протяжении VIII-IX вв. руссы наносили удары по владениям империи. Но их нападения на византийские владения, переговоры в Крыму и в Пафлагонии, посольство 838-839 гг. не привели к решению принципиальных вопросов взаимоотношений между двумя государствами. Мощная Византийская империя, являвшаяся для причерноморского и восточноевропейского “варварского” мира своего рода государственным образцом, законодательницей “политических мод”, не признавала складывающееся древнерусское государство, которое только-только выходило из своего племенного бытия на государственную дорогу и поступь которого была еще слабо слышна большому европейскому миру. Факт нападения русского войска на Константинополь в 860 г. значительно изменил характер взаимоотношений между Византией и Русью.

Прежде всего обращает на себя внимание тот резонанс, который имело это нападение. Еще в XI в. автор “Повести временных лет” отметил этот факт как явление экстраординарное в русской истории. Под 852 г. читаем: “Наченшю Михаилу царствовати, начася прозывати Руска земля. О семь бо уведахомъ, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгородъ, яко же пишется в летописаньи гречьстемь. Тем же отселе почнем и числа положимъ...” Не вдаваясь в существо спора о том, верно или неверно отразил русский летописец дату начала царствования византийского императора Михаила III, обратим внимание на то, что именно в период его царствования в греческом летописании, оповестившем мир о нападении Руси на Царьград, русская земля стала называться русской землей.

Это необычное отношение летописца к факту нападения Руси на Константинополь давно заметили отечественные историки. Об этом писали М. В. Ломоносов, И. Н. Болтин, Д. И. Иловайский, С. А. Гедеонов, М. Д. Приселков, Ф. И. Успенский 2 .

Советские ученые М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, М. В. Левченко, В. Т. Пашуто, анализируя данные византийских хроник, церковных источников, “Повести временных лет”, подчеркнули, что поход отразил более высокую степень объединительных тенденций среди славянских племен, иную, чем прежде, степень их социально-экономического и политического развития, результатом чего и явился выход древнерусского государства на европейскую арену. М. Н. Тихомиров именно с походом 860 г. связал “начало русской земли”. Б. А. Рыбаков также считает, что летопись признала 860 г. “началом русской земли” потому, что это был год “победоносного вторжения огромной русской эскадры в Константинопольский залив... Михаил был тем могущественным противником, с которым вступила в бой Киевская Русь... Теперь история Руси тесно сплелась с историей Византии, Болгарии”. М. В. Левченко отмечал, что поход 860 г. показал возросшую силу славянских племен, осуществивших частичное объединение, и заставил Византию считаться с Русью как с самостоятельной политической силой. В. Т. Пашуто подчеркивает, что Русь показала себя более объединенной и крепнущей, что поход вызвал усиление дипломатической активности Византии в Хазарии. В западной историографии поход 860 г. как поворотный пункт в русско-византийских отношениях рассматривался А. Власто 3 .

Таким образом, как отечественные, так и некоторые зарубежные историки, несмотря на различные методологические принципы подхода к изучению политической истории древней Руси, отметили конкретно-исторический факт нападения русских войск на Константинополь в качестве важного события не только русской, но и европейской истории.

Но что же так поразило византийцев? Почему донесли они известие о нападении руссов на столицу империи до далеких келий Печерского монастыря? И кто из византийцев писал о русском нашествии так, что сведения эти прожили долгую и добротную историографическую жизнь?

Первыми на событие откликнулись византийские современники. Сведения о нападении руссов на Константинополь содержатся в двух проповедях патриарха Фотия, видного византийского церковного и государственного деятеля той поры, непосредственного участника событий, и в его “Окружном послании” восточным митрополитам в 867 г. 4

Другой греческий современник - Никита Пафлагонский, биограф смещенного Михаилом III патриарха Игнатия, в “Жизни святого Игнатия-патриарха”, написанной вскоре после его смерти (877 г.), скупо, но выразительно развертывает перед читателем конкретную картину нашествия 5 . Таким образом, нападение отразилось в масштабных, хорошо известных в Византии сочинениях, затрагивающих принципиальные внутри- и внешнеполитические вопросы и вышедших из-под пера видных деятелей империи.

В те же годы был создан еще один церковно-литературный памятник, сюжет которого непосредственно навеян событиями нашествия,- “Слово на положение ризы богородицы во Влахернах”. “Слово” вышло в свет в 1648 г, в Париже и оказалось забытым до 1895 г., когда X. М. Лопарев опубликовал его в русском переводе. Он полагал, что “Слово” было написано по горячим следам событий и по заказу патриарха Фотия хартофилаксом собора св. Софии в Константинополе неким Георгием, известным в то время церковным автором. X. М. Лопарев считал этот памятник прекрасным источником по истории русского похода 860 г. “Слово” повествует о том, как перед лицом грозного нашествия, когда храм Богородицы во Влахернах (район Константинополя, выходящий непосредственно к бухте Золотой Рог и окруженный лишь одной линией стен) подвергся прямой опасности захвата, возникла мысль о перенесении золотого и серебряного наряда храмовой раки, где хранилась так называемая риза богородицы, а также самой ризы в более безопасное место, что и было сделано. В “Слове” рассказывается о ходе нападения, о молениях, в которых приняли участие император и патриарх, о требованиях вождя нападавших встретиться с императором и утвердить с ним мирный договор и т. п. 6

Четвертое современное известие, отразившее факт нападения, принадлежит римскому папе Николаю I, который коснулся этого сюжета в своем письме византийскому императору Михаилу III от 28 сентября 865 г. 7 Папа Николай I осенью 860 г. послал своих легатов в Константинополь на собор, посвященный делу низложенного патриарха Игнатия, и, видимо, от них получил информацию о нападении руссов на византийскую столицу 8 . В письме папа упрекал Михаила III за то, что враги ушли неотомщенными, хотя и натворили много всяких бед: убивали людей, пожгли церкви и дошли до самых стен города 9 .

От X в. дошло два оригинальных известия о нападении руссов. Одно принадлежит перу так называемого продолжателя хроники Феофана, другое - Симеону Логофету.

В труде продолжателя Феофана присутствуют два свидетельства о нападении руссов на Константинополь. В одной из частей приводится рассказ о нападении в период царствования Михаила III, в то время как сам император участвовал в походе против арабов. Тогда руссы “возвратились к себе”, как только патриарх Фотий умилостивил бога, а некоторое время спустя в Константинополь явилось посольство руссов с просьбой о крещении Руси, что и было осуществлено 10 . Во втором отрывке более обстоятельно описан сюжет крещения ".

Другим оригинальным источником, содержащим сведения о нападении Руси на Константинополь при Михаиле III, является так называемая хроника Симеона Логофета, автора первой половины X в., творившего во времена византийского императора Романа I Лакапина. Симеон Логофет, так же как и продолжатель Феофана, рассказывает об ужасах русского нашествия, приводит количество русских судов, подошедших к городу (200), описывает возвращение Михаила III из похода в Малую Азию и его моления вместе с Фотием в храме Богородицы во Влахернах, а далее сообщает, что благодаря заступничеству божественных сил на море разыгралась буря, которая опрокинула русский флот. Причем в древнерусском переводе этой хроники отмечено, что Русь “малем избего-шимъ от беды” 12 . Этих последних сведений нет ни у Фотия, ни у продолжателя Феофана.

Факт русского нашествия нашел отражение во многих известных византийских хрониках XI-XII вв.- Иоанна Скилицы, Иоанна Зонары, Михаила Глики, Льва Грамматика.

В XI в. капеллан венецианского дожа Иоанн Дьякон сообщил, что при Михаиле III на Константинополь напали норманны на 360 судах, которые повоевали окрестности города, беспощадно поубивали “множество людей” и с триумфом возвратились домой 14 . Сторонники норманской теории 15 , естественно, рассматривали это сообщение как свидетельство, подтверждавшее норманский характер древнерусского государства и варяжский характер самого нашествия. Но существует и иная точка зрения: историки отмечали, что под норманнами Иоанн Дьякон мог иметь в виду просто северных жителей, каковыми и являлись руссы 16 .

В XII в. версию о чудесном спасении Константинополя от врагов при Михаиле III повторил в письме к византийскому патриарху Иоанну император Алексей II Комнин 17 . В XIII в. о фактах нападения руссов на столицу империи в 860 г. упоминал император Феодор Ласкарис 18 .

В 1894 г. профессор Гентского университета Франц Кюмон издал хранившуюся в Брюссельской библиотеке византийскую рукопись, которая включала ряд сочинений XI- XIII вв., в том числе и так называемую Хронику Манасии. Хроника состояла из перечня римских и византийских императоров и краткого комментария событий, при них происходивших. После имени византийского императора Михаила III следовало сообщение о том, что в период его правления, 18 июня 860 г., произошло нашествие Руси на Византию 19 .

Таким образом, нападение Руси на Константинополь в 860 г. на протяжении почти пяти веков неизменно становилось сюжетом греческих хроник, переписки, религиозных песнопений, благодарственных слов, проповедей, официальных циркуляров, речей. Думается, что не все сведения о нашествии дошли до современников, но и те, что стали достоянием истории, несомненно, свидетельствуют о том, что поход 860 г. не был для Византии ординарным пограничным конфликтом с одним из “варварских” племен, а вылился в противоборство с опасным и сильным противником, стал из ряда вон выходящим событием, может быть столь же прогремевшим на весь тогдашний европейский и ближневосточный мир, как и предыдущие нападения на Византию персов, аваров, арабов. Во всяком случае, значительность информации византийских источников не оставляет на этот счет сомнений.

Чем же поразило это нападение воображение греков? Почему оставило оно столь яркий и долгий след в византийской литературе? Почему вызвало такой горделивый восторг русского летописца? Ответы на эти вопросы следует искать в самой истории похода, в его масштабах, международном значении, последствиях, одним из которых явилось заключение между Византией и Русью первого известного нам межгосударственного соглашения. Характер этого соглашения, ход его заключения, на наш взгляд, также невозможно понять без анализа военной обстановки, его породившей.

Прежде всего следует отметить, что нападение руссов на Константинополь пришлось на время весьма трудное для Византийской империи, когда арабы теснили ее и с Запада, и с Востока.

Незадолго перед русским нашествием, весной 860 г., император Михаил III увел из Константинополя в Малую Азию 40-тысячное войско навстречу врагу. В это же время греческий флот ушел к Криту на борьбу с пиратами 20 . Столица фактически оказалась беззащитной: в городе не было ни достаточных для обороны войск, ни флота, который мог бы воспрепятствовать высадке неприятельского десанта с моря. Оставшиеся во главе города адмирал флота патрикий Никита Орифа, видный военачальник и государственный деятель, принимавший активное участие в войнах с арабами 21 , и патриарх Фотий в случае вражеского нашествия могли надеяться лишь на мощь константинопольских стен.

Именно этот момент и выбрали руссы для нападения. Византийские источники единодушно отмечают неожиданность атаки и потому ее особенно впечатляющую силу. “Где теперь царь христолюбивый? Где воинство? Где оружие, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это?” - вопрошал Фотий в своей первой проповеди “На нашествие россов”, в то время как неприятель подступал к городу. Он откровенно говорил о полной неготовности греков к отражению нашествия: “Мы услышали весть о них или, точнее, увидели грозный вид их”, т. е. первой вестью о руссах явилось само их появление. “Неожиданное нашествие варваров,- продолжал Фотий,- не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности”. А во второй проповеди, произнесенной перед паствой в храме св. Софии уже после прекращения осады, он говорил о “нечаянности нашествия” и “необычайной быстроте его”

“Ни на какое приготовление не надеялись”,- отмечается и в “Слове” Георгия Хартофилакса. Согласно хронике продолжателя Георгия Амартола, греки узнали о нашествии лишь тогда, когда руссы были уже у Мавропотама, близ Константинополя. Ни у царя, ушедшего с войском в Каппа-докию, ни у его сановников, записал хронист, и в уме не было, что предстоит нападение руссов (“иже не у цареви, ни от их же поучаваашеся и уме имеаше твориму безбож-нихъ Русь възвести нашьствие...”) 23 .

Удачный выбор момента для нападения вслед за византийскими источниками подчеркивали и русские летописи. В “Повести временных лет”, в разделе о нападении Руси на Константинополь (летопись датирует его 866 г.), есть упоминание о том, что поход начался тогда, когда Михаил III увел войско из города против арабов (“отшедшю на огаряны”). Никоновская летопись, связавшая этот поход с именами Аскольда и Дира, утверждает, что князья знали об обстановке, сложившейся в ту пору на границах империи. В тексте, озаглавленном “О пришествии агарян на Царь-град”, летописец сообщает, что “множество съвокупившеся агарян прихожаху на Царьград, и сиа множицею творяще. Слышавше же киевстии князи Аскольдъ и Диръ, идоща на Царьград и много зла сьтвориша” 24 . В этом позднем тексте для нас важна интерпретация событий летописцем, его убежденность, что в Киеве располагали определенными сведениями о трудном внешнеполитическом положении Византии.

Неспокойно было в 860 г. и внутри империи. В конце 50-х годов вновь обострилась борьба с павликианами. Обосновавшись в Западной Армении, они поддержали в 860 г. наступление арабов в Малой Азии. Сторонники павликиан в столице с нетерпением ждали исхода военных событий на Востоке.

860 год был отмечен острыми распрями в среде господствующего класса Византии в связи с делом патриарха Игнатия.

Таким образом, момент нападения был выбран руссами настолько удачно, что естественно возникает мысль о сборе ими определенной военной и политической информации.

Еще Г. Эверс высказал предположение, что русский поход был тщательно подготовлен, что руссы собрали необходимые сведения о городе, на который они шли, и хорошо были знакомы с путями, по которым им предстояло идти на Византию. Д. И. Иловайский предполагал, что руссы знали об уходе греческой армии во главе с Михаилом III в Малую Азию. В. И. Ламанский отмечал, что неожиданность нападения и совпадение русской атаки с наступлением арабов в Малой Азии, по всей вероятности, указывают на обусловленность этих событий. М. Д. Приселков писал о возможном союзе Руси и арабов и закономерной синхронности их военных действий. Из зарубежных историков на эту сторону вопроса обратили внимание А. А. Васильев и Э. Арвейлер. “Вторжение было запланировано русскими заранее, - подчеркивал А. А. Васильев, - что позволяет предположить их знание положения в городе”. Э. Арвейлер считала, что руссы готовили свой поход и особенно оснащение кораблей в районе Азовского моря, недоступном византийским пограразвитием отношений между Русью и Византией. Одолеть “варваров” силой не было никакой возможности, поэтому греки молили о мире. “Ясно покажи, что град укрепляется твоею силою; сколько душ и градов взято уже варварами,- воззови их и выкупи, яко ее всемогущая; даруй же и мир крепкий жителям града твоего” 32 ,- взывали греки к богородице. Итак, не об отмщении и победе над врагом молили растерянные жители Константинополя свою заступницу, а о “мире крепком”, который, как они думали, могла дать им только “божественная сила”. И мир был получен. Ровно неделю продолжалась осада Константинополя, а 25 июня 33 руссы внезапно стали отходить.

Симеон Логофет излагает события несколько иначе. При огромном стечении народа край ризы богородицы был опущен в море, после чего разыгралась буря, разметавшая русские суда. Эта версия нашла отражение в хронике продолжателя Георгия Амартола и “Повести временных лет” 34 . Но очевидцы событий Фотий и Георгий, автор “Слова”, а также продолжатель Феофана молчат о буре, якобы послужившей причиной гибели русского флота. Напротив, в принадлежащих их перу источниках говорится о внезапном, неожиданном для греков отступлении руссов. “Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их”,- говорил Фотий во второй проповеди, где дал религиозную оценку этому факту: руссы сняли осаду, как только ризу богородицы обнесли вдоль стен города 35 . В точном соответствии с данными Фотия трактует этот вопрос продолжатель Феофана: “Руссы возвратились к себе, как только патриарх Фотий умилостивил бога” 36 . Разумеется, истинная причина отступления руссов могла заключаться либо в каких-то событиях военного характера, либо в перемирии, одним из условий которого со стороны руссов было снятие осады и прекращение блокады Константинополя. Что касается военной стороны дела, то ни в одном источнике нет сведений о поражении руссов. Напротив, римский папа Николай I даже упрекал Михаила III за то, что враги ушли неотомщенными. Да и сам Фотий во второй проповеди говорил о том, что возмездие “варварам” не было воздано. Венецианский хронист Иоанн Дьякон отметил, что нападавшие вернулись на родину с триумфом.

На это обстоятельство обращалось внимание в дореволюционной, советской и зарубежной историографии.

Еще А. Л. Шлецер, приписывая поход 860 г. варягам, отметил, что под стенами Константинополя были проведены переговоры, которые он ошибочно связал с позднейшим русским посольством для заключения договора о “мире и любви”. М. П. Погодин писал, что “греки... вступили без сомнения в переговоры с напавшею Русью. Предложена была им богатая дань, лишь сняли бы осаду и удалились”, но никаких аргументов в пользу этого положения не привел. Подробно аргументировал мысль о проведении русско-византийских переговоров под стенами Константинополя X. М. Лопарев. Опираясь на сведения “Слова” о желании вождя нападавших увидеть императора “для утверждения мирных договоров” и на основании отсутствия сведений о поражении руссов в византийских источниках, он пришел к выводу, что “между греками и русскими заключен был мир и, как тогда выражались, любовь”. О заключении под стенами византийской столицы договора “мира и любви” писали А. А. Шахматов, М. Д. Приселков, В. В. Мавродин 38 .

Между тем К. Н. Бестужев-Рюмин считал, что поход киевских князей на Константинополь в 860 г. закончился неудачей 39 . М. В. Левченко, возражая В. В. Мавродину, писал о том, что “ни один источник не сообщает о заключении договора “мира и любви” 40 . Позднее точку зрения М. В. Левченко поддержал Г. Г. Литаврин 41 .

В этой связи проанализируем еще раз сведения, содержащиеся в “Слове на положение ризы богородицы во Вла-хернах” и проповедях Фотия. “Слово” сообщает, что “начальник стольких тех народов для утверждения мирных договоров лично желал его (императора.- А. С.) увидеть” 43 . Обращает на себя внимание категоричность утверждения о том, что заключение мирного договора уже состоялось. Автор “Слова” подчеркивает, что вождь напавших желал утвердить его с императором. Заслуживает внимания и сообщение Фотия о том, что “город не взят по их (руссов.- А. С.) милости” 44 . События приобретают реальные черты: семидневная осада руссами Константинополя, разгром пригородов столицы, невозможность взять ее мощные стены, стремление греков к миру и как результат всего этого начало мирных переговоров под самыми стенами города. Мы можем лишь предположить, что их проводили сановные представители обеих сторон, но для утверждения выработанных мирных условий вождь руссов стремился лично встретиться с византийским императором. Затем последовало внезапное (для массы населения византийской столицы) прекращение осады и отход руссов от Константинополя.

Другим заслуживающим внимания аргументом в пользу заключения перемирия у стен Константинополя, ускользнувшим от исследователей, является факт упоминания Фотием об уходе руссов с огромными богатствами. Во второй проповеди, произнесенной, как известно, после снятия осады, Фотий говорил о руссах как о народе, получившем со времени осады “значение”, “достигшем блистательной высоты и несметного богатства” 45 . Если слова о “значении” и “высоте” характеризуют в основном возросший международный авторитет Руси, то упоминание о несметных богатствах, приобретенных руссами в Византии, говорит о материальных результатах похода. Два возможных способа могли использовать руссы для приобретения этого богатства: первый - сохранить за собой все награбленное в Византии имущество: товары, церковные ценности, предметы личного обихода греков; второй - получить за уход от города огромный выкуп, контрибуцию. Мы не знаем точно, что имел в виду Фотий, но и в том и в другом случае Русь могла добиться сохранения богатств путем перемирия. Если допустить, что руссы сохранили за собой богатства, захваченные в ходе нашествия, то, значит, ни о каком поражении их, ни о каком потоплении русских судов разыгравшейся бурей (версия Симеона Логофета) не может быть и речи, а сообщение Брюссельской хроники и Симеона Логофета о неудаче руссов (повторенное русскими летописями) следует расценить как общую оценку похода, который не достиг своей цели - Константинополь устоял. Греки были вынуждены согласиться на сохранение руссами награбленного имущества не в пример событиям в Амастриде, когда руссы обязались вернуть захваченные церковные ценности. Переговоры в данном случае вполне возможны, и не только потому, что они должны были зафиксировать этот почетный отход руссов от города, но и потому, что именно в ходе переговоров мог решиться вопрос о последующем русском посольстве в Константинополь для заключения договора о “мире и любви”, сведения о котором содержатся у Фотия, в группе источников продолжателя Феофана. После серьезных межгосударственных конфликтов сами собой такие посольства не являлись.

Факт переговоров становится тем более реальным, если допустить, что руссы увезли с собой огромный выкуп. Возможно, что имело место и то и другое: сохранение руссами за собой награбленного имущества и получение выкупа, ведь Фотий говорит о приобретенных ими несметных богатствах.

Переговоры, прекращавшие военные действия и завершавшие военные кампании, давно уже стали не только прочной дипломатической традицией у других стран и народов, но и достоянием взаимоотношений Византии с “варварскими” государствами. Такого рода переговоры неоднократно проводились Византией с аварами, персами, арабами, вестготами, уграми, болгарами 46 . В связи с этим необходимо отметить, что, разделяя точку зрения тех историков, которые считают, что в ходе осады 860 г. между руссами и греками состоялись переговоры, мы не можем согласиться с тем, что их результатом стал договор “мира и любви”, как полагали X. М. Лопарев, А. А.Шахматов, М. Д. Приселков, В. В. Мавродин, авторы “Очерков истории СССР. Период феодализма. IX-XV вв.” (ч. 1. М., 1953). Договор “мира и любви” или “мира и дружбы” представляет собой устное или письменное межгосударственное соглашение, регулирующее общие отношения между странами. Такие договоры связывали в ту пору Византийскую империю с некоторыми соседними государствами, но в данном случае речь может идти лишь о перемирии, прекратившем состояние войны. Нам не известны его условия, но в их числе, несомненно, был отход от города русского войска, прекращение блокады. Этот факт, по нашему мнению, сыграл большую роль в развитии дипломатических отношений Византии и Руси. Впервые в истории Византия и Русь вступили в государственные договорные отношения. Теперь дальнейшее урегулирование отношений двух стран Русь могла строить, опираясь на победоносный поход, на мирный договор, заключенный под стенами Константинополя и, возможно, утвержденный императором Михаилом III и вождем руссов.

В свете этих событий и следует, на наш взгляд, рассматривать наметившиеся перемены в отношениях между Византией и Русью. Впервые русское войско осадило Константинополь, этот вожделенный для “варваров” богатейший город, где находились огромные ценности. Византии противостояла возникшая из политического “небытия” держава, утверждавшая свою силу и свой престиж нападением на одно из сильнейших и богатейших государств тогдашнего мира.

Русь, ранее довольствовавшаяся локальными нападениями на византийские владения и заключением частных соглашений с имперскими чиновниками, добилась переговоров с греками у стен Константинополя. Вот эту метаморфозу отношений империи к восточным славянам и отразил во второй проповеди патриарх Фотий. “Народ неименитый,- говорил он,- народ не считаемый ни за что, народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства,- о, какое бедствие, ниспосланное нам от бога” 47 . Гордые и надменные греки вынуждены были признать “неименитый” и “неизвестный” в международном плане народ, который получил имя, авторитет и известность благодаря успехам в походе 860 г.

Так закончилась эпопея 860 г., которая послужила началом мирных межгосударственных отношений Руси и Византии, и последующая история это замечательно подтвердила.

Поход руси против Византии 860 года - набег русов на окрестности византийской столицы Константинополя в июне 860 года .

Набег

«Михаил, сын Феофила [правил] со своею матерью Феодорой четыре года и один - десять лет, и с Василием - один год и четыре месяца. В его царствование 18 июня в 8-й индикт, в лето 6368, на 5-м году его правления пришли Росы на двухстах кораблях, которые предстательством всеславнейшей Богородицы были повержены христианами, полностью побеждены и уничтожены.»

Константинополь во времена Византии с высоты птичьего полета. Историческая реконструкция.

Предположительно эти корабли были довольно большие, способные вместить 30-40 человек, как типичные корабли викингов. Согласно Повести временных лет Вещий Олег , требуя дань с Царьграда , говорил, что у него 40 человек на корабль, и если он мог преувеличить, то никак не преуменьшить. Большие корабли русов просто не смогли быть проведены через днепровские пороги или низовья Дона, контролируемые хазарами. Таким образом, общее число русов , участвовавших в набеге, было до 8000.

Византийцы смутно представляли, кто напал на них. Фотий уже в дни осады называл русов «народом с севера », «народом от краев земли ». В своей проповеди патриарх Фотий красочно описал ритуальные жертвоприношения русов , которые посчитал карой господа за грехи жителей:

«Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб - о горе! - скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох… не только человеческую природу настигло их зверство, но и всех бессловесных животных, быков, лошадей, птиц и прочих, попавшихся на пути, пронзала свирепость их; бык лежал рядом с человеком, и дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, и женщины и птицы обагрялись кровью друг друга.»

В то же время Фотий недвусмысленно подчеркивает, что отступление нападающих от Константинополя произошло по инициативе самих русов :

«О, как же все тогда расстроилось, и город едва так сказать, не был поднят на копье! Когда легко было взять его, а жителям невозможно защищаться, то очевидно, от воли неприятеля зависело - пострадать ему или не пострадать … Спасение города находилось в руках врагов и сохранение его зависело от их великодушия … город не взят по их милости и присоединенное к страданию бесславие от этого великодушия усиливает болезненное чувство пленения.»

Более поздние авторы, такие как продолжатель хроники Георгия Амартола , Лев Грамматик и Феодосий Мелитенский, сообщают, что Михаил III быстро без войска вернулся в столицу, «едва пробравшись », и вместе с Фотием вознёс молитвы к Богу, погрузил мафорий Богоматери в море. Внезапно поднялась сильная буря и разметала суда русов, после чего те бежали. Эту легенду повторяют ещё более поздние «Брюссельская хроника» и «Повесть временных лет ».

С другой стороны, Фотий, очевидец и участник событий, не сообщает о возвращении императора в осажденную столицу, что напрочь исключает подобный вариант развития событий, но зато говорит о спокойном море. Письмо от 28 сентября папы Николая I императору Михаилу III содержит упоминание о недавнем разграблении окрестностей Константинополя язычниками (pagani ), которые ушли, избежав всякой мести (nulla fit ultio ). В «Венецианской хронике» Иоанна Диакона, не заинтересованного в прославлении византийской церкви и императора, нападающие (normanorum gentes ) «вернулись с триумфом» (triumpho ad propriam regressa est ). Продолжатель Феофана в «Жизнеописании императора Василия» называет народ росов «неодолимым », обращаясь к крещению русов вскоре после набега 860 года. Рассказ о чудесном наказании русов , таким образом, оказывается не более чем благочестивой фантазией византийских хронистов.

Заключение мира, первое крещение Руси

«… даже для многих многократно знаменитый и всех оставляющий позади в свирепости и кровопролитии, тот самый так называемый народ Рос - те, кто, поработив живших окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне, однако, и они переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан,… поставив в положение подданных и гостеприимцев вместо недавнего против нас грабежа и великого дерзновения. И при этом столь воспламенило их страстное стремление и рвение к вере … , что приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием встречают христианские обряды.»

Продолжатель Феофана содержит ещё один рассказ, составленный в 950-е годы, о крещении русов во времена Василия I (867-886) и патриарха Игнатия (867-877). Согласно ему уже сами византийцы дарами уговаривают русов принять христианство, глава же русской церкви получает сан архиепископа . Возможная дата крещения в истории Продолжателя Феофана близко соприкасается с возможной датой крещения по Фотию , но если в обоих случаях речь идёт об одном и том же событии, то свидетельство участника крещения патриарха Фотия более достоверно.

В сообщениях о первом крещении русов не приводится, где именно обитал этот народ и кто был их правителем. В церковно-академической среде считается вполне установленным , что князья Аскольд и Дир c «болярами» и некоторым количеством народа приняли крещение в Киеве от епископа (возможно, от Кирилла и Мефодия), посланного Константинопольским патриахом Фотием в начале или середине 860-х .

К. Цукерман высказывается против мнения тех исследователей, которые рассматривают сообщения Фотия и Продолжателя Феофана как описывающие одно и то же событие, и предлагает гипотезу, основанную на параллелях в церковной истории Болгарии и Руси . Согласно этой версии, русы , как и болгары , оказались недовольны отсутствием церковной самостоятельности (автокефалии), проявлением чего является то обстоятельство, что глава их церкви имеет лишь епископский, не архиепископский, сан. Недовольство могло быть вызвано также отношением Фотия к ним как к новым подданным Византийской империи. Русы изгнали своего епископа и уже новому императору Василию I и патриарху Игнатию приходится ублажать их подарками и бо́льшей церковной автономией. Точно также и примерно в это же время болгарский царь Борис I , не добившись автокефалии для своей церкви, прогнал византийское духовенство и пригласил миссионеров римского папы Николая . В Игнатий сумел переманить Болгарию от папы к себе, повысив церковное представительство греческого иерарха до сана архиепископа, что являлось серьёзной политической уступкой. На Руси , вероятно, события развивались подобным же образом.

Информация о походе в Древнерусских летописях

Историография

Большинство историков придерживаются версии, изложенной в древнерусских летописях, так как Никита Пафлогонянин определенно указал, что набег произошел со стороны Черного моря. Фотий в 1-й гомилии назвал напавших врагов скифами , что как и Первое крещение Руси указывает на родину этих русов где-то в Восточной Европе.

См. также

Примечания

1. ПВЛ, проповеди Фотия
2. Эпарх - градоначальник Константинополя с широкими полномочиями.
3. См. прим. 7 в: Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в cредневековых пиcьменных источниках // Древнейшие государства Восточной Европы: 2000 г. М. Восточная литература. 2003
4. В частности, Голубинский заметил, что Никита Пафлагонянин в житие патриарха Игнатия, сообщая ο соборе в мае месяце 861 г., говорит, что собор «был немного спустя после нашествия ».
5. Брюссельский кодекс Cod. Brux. gr. 11376 был переписан в Константинополе между 1280 и 1300 гг. Содержит в том числе краткую императорскую хронику.
6. Васильев А. А. История Византийской империи: Первое русское нападение на Константинополь
7. - учебное пособие
8. К. Егоров. «Образование Киевской Руси». Гл.3
9. Вторая гомилия патриарха Фотия «На нашествие росов»
10. Вторая гомилия Фотия «На нашествие росов»
11. Окружное послание Фотия, Патриарха Константинопольского, к Восточным Архиерейским Престолам
12. Еп. Порфирий Успенский. Четыре беседы Фотия, святейшего патриарха Константинопольского . СПб., 1863 ;
    Никон (Лысенко) . «Фотиево» крещение славяно-россов и его значение в предыстории Крещения Руси : Богословские труды . Сборник № 29. М.,1989, стр. 27-40 ;
    Прот. Лев Лебедев. Крещение Руси . Изд. МП, 1987, стр. 63 - 76 ;
    Священник Виктор Кузнецов. Аскольдово крещение
13. Парменов А. РУСЬ У СТЕН ЦАРЬГРАДА