Клаус Номи: кукла с волшебным голосом. Голубые сказки Клаус номи на русской сцене

Он умер в Нью-Йорке 6 сентября 83-го в возрасте 39 лет, а незадолго до смерти исполнил на "Classic Rock Nights" в Мюнхене знаменитую арию "Cold Song" из оперы Генри Пёрселла "Король Артур". Видевшие фильм "Повар, вор, его жена и ее любовник", узнают музыкальную тему, переработанную Майклом Найманом в "Мемориал" памяти погибших болельщиков в результате драки 1985 года, и использованную впоследствии в фильме Питером Гринуэем.
Более трагичное музыкальное произведение сложно себе представить. Ария, написанная для мужчины-баритона, исполненная мужчиной, но с женским голосом, превратилась в духовное завещание и эстетическую манифестацию умирающего андрогина.
Существует запись этого выступления, широко растиражированная в интернет: на записи Клаус Номи уже смертельно болен, и фактически поет реквием самому себе. Конечный же рефрен арии, в контексте судьбы Номи, звучит особенно трагично:

Freeze again to death!

Желание быть замороженным, защищенным от жизни, ощущение собственной неуместности - основные настроения, по-разному выражавшиеся андрогинами. Клаус Номи не стал исключением. В результате судьба сыграла с ним поистине постмодернистскую шутку: для многих Номи известен именно тем, что он - первая знаменитость, умершая от СПИДа...

Итак...
Он первым совместил классическую оперу и музыку кабаре 30-х годов прошлого века. Он первым сделал научную фантастику предметом поп-культуры. И ещё он первым из мировых знаменитостей умер от СПИДа. Звезда андеграунда 70-80-х, немецкий контртенор Клаус Номи.

Настоящее имя Клауса Номи (Klaus Nomi) - Клаус Шпербер (Klaus Sperber)
Он родился 24 января 1944 в Имменштадт-им-Альгой, в баварских Альпах. Был единственным ребёнком в семье, воспитывался матерью-одиночкой. Детство его прошло в Западной Германии (Западном Берлине). Еще будучи ребенком он участвовал в постановках оперных спектаклей в Берлинской Опере. Подростком он посещал Берлинскую музыкальную школу.
И хоть у Клауса рано обнаружился его вокальный талант сначала ему пришлось выучился на повара-кондитера.
В 60-х годах он работал статистом в театре в Эссене, потом перебрался в Берлин, где получил вокальное образование. Одновременно работал в оперном театре билетером. Но после окончания спектаклей Клаус порой поднимался на сцену и пел для своих коллег. Выступал он с классическими ариями и в ночном клубе Kleist Casino, который посещали в основном гомосексуалы. Несмотря на все его усилия, никакой театр не брал его в труппу.

В 1972 года, потеряв надежду пробиться в Германии, Шпербер переселился в Нью-Йорк, где соглашался на любую работу.
Сперва он работал поваром в пекарне Cordon Bleu, затем вместе с Katy Kattleman создал независимую компанию выпечки.
Клаус вращался в либеральной гомосексуальной тусовке. Клаус Номи дружил с молодым танцовщиком по имени Андриан Ричардс, который выработал определённый робот-танец.
Он снова стал брать уроки пения и научился петь очень высоким голосом, по тембру похожим на женский, на сопрано. Но и в качестве контртенора не смог найти работу.
Его псевдоним Nomi переделан из латинского слова omni - "каждый", или "все". Так назывался научно-популярный журнальчик, ну, и вообще, слово было хорошее.
За два года Номи смог из бедного повара-кондитера превратиться в звезду. Он создал уникальный, неповторимый стиль, вместивший в себя и цирк (сильнейшую интуицию конца 19 - начала 20 вв.), классическую оперу, немецкое кабаре середины 20 века и неформальный поиск американского искусства 1960-х годов. Клаус собирал различные группы художников и исполнителей, в список которых входили в разное время Джо Арии, Кенни Шарф, Кейт Харринг, Жан-Майкл Баския и Джон МакЛафлин.

Его первое выступление состоялось в рок-клубе, и "когда среди клоунады и рок-н-ролльных номеров Номи запел оперную арию, все эти юные рок-н-роллеры остолбенели и, затаив дыхание, слушали его," - вспоминает арт-директор клуба "Max", в котором и состоялся дебют будущей звезды.
Одетый в тесно облегающий костюм пришельца из космоса, он пел арию "Мое сердце открывается звукам твоего голоса" из оперы Сен-Санса "Самсон и Далила".
Ария заканчивалась хаотическими вспышками стробоскопических огней, взрывами бутафорского дыма и громкими электронными саунд-эффектами. Инопланетянин исчезал в белых клубах дыма, и когда дым рассеивался, на сцене никого уже не было.
После выступления на Mudd Club Клаус увидел, что Дэвид Боуи тоже был в зале. Так состоялось их знакомство.

Это выступление стало настоящей сенсацией, певцу посыпались приглашения выступить в многочисленных клубах Нью-Йорка. Там в конце 70-х годов музыкальный вкус развернулся в сторону панка и New Wave, началась эпоха холодных и жестких звуков синтезатора.
Многие не верили, что это действительно поёт человек, что это не искусственная обработка звука.
Его диапазон от баритона до сопрано действительно поражал воображение, выходя за рамки всяких представлений о возможностях человеческого голоса, а в своих блестящих причудливых пластиковых костюмах, с сине-черными волосами, белым лицом-маской и напомаженными губами Клаус выглядел реальной живой игрушкой.

Знаком эпохи 70-х была нарочито декларируемая андрогинность - андрогинность не в смысле сексуальности, а в первую очередь в отношении стиля. Любой настоящий художник - андрогин, так как ему просто необходимо совмещать в себе искомые начала, вмещать в себя мужское и женское в равной степени - это идеал абсолютного артиста. Первым, кто возвел это в философию и эстетику был Энди Уорхол.
После него пришел Дэвид Боуи, однако образ Зигги - странноватого инопланетянина - был скорее выражением его немного слащавой музыкальной стилистики, нежели серьезной внутренней концепцией. Тем не менее, Боуи был одним из первых, кто решил размыть границы своей половой принадлежности, не являясь при этом ни явным бисексуалом, ни явным асексуалом (правда, оперативная пресса немедленно записала Номи в его любовники!)
Говоря откровенно, Номи в этом выступлении уже одним своим видом внушал больший интерес, чем поизносившийся в ту пору Зигги. Говорили, что этот "пришелец" обязательно затмил бы Боуи, проживи он подольше.

В 1979 году Клауса взял с собой на телевидение Дэвид Боуи, пригласив выступить вместе в качестве бэк-вокалиста, он позаимствовал костюм и макияж Номи.

"15 декабря 1979 года. На сцене появляется Дэвид Боуи, облачённый в пластиковый треугольный костюм. Он был в окружении двух «чудаков», которые поставили Боуи к микрофону, а сами заняли позиции бэк-вокалистов. Один из них заставил публику вздрогнуть от неожиданности: выбеленное лицо, острый нос, немигающие глаза, клоунская причёска… А когда Боуи начал петь, этот «клоун» ещё и имел наглость заглушить пение вокалиста своим пронзительным, кристально чистым оперным сопрано.

Боуи, Номи и Арии исполнили на Saturday Night Live три песни: «The man who sold the world», «TVC15» и «Boys Keep Swinging»

Именно так весь мир и узнал Клауса Номи."

После этого Клауса начали приглашать на телевидение уже одного - но в качестве, так сказать, поющего кондитера.
Он демонстрировал свои знаменитые торты и печенья, пел арии, диско-хиты, старые рок-н-роллы.

Позже Клаус Номи подписал контракт со студией RCA. Там он записал свой первый альбом, «Klaus Nomi» (1981). В 1980-1981 годах он отправился в тур, сделал видеоклипы и сразу же вернулся в студию, где записал второй альбом под названием «Simple man» (1982).

Вспоминает Джо Арии: «Тогда Клаус и я поссорились. Я начал писать свои собственные песни, что разозлило его. Он сказал: «Вы начинаете работать самостоятельно и делать своё дело. Я думаю, Вы должны покинуть меня». Многие из его друзей ушли от него».

«Группа Номи» (куда входили Клаус, Джо Арии и Кенни Шарф, которые были у него на подтанцовках, а также различные музыканты из Нью-Йорка) распалась, и Клаус начал работать с сессионными музыкантами и наёмными танцовщицами.

Первый собственный сингл Клауса Номи вышел в 1980 году, вскоре состоялось и его первое выступление на немецком телевидении. Музыкант при жизни записал всего две студийные грампластинки.

Вряд ли он ставил себе задачей создать образ на всю жизнь - экстравагантность в поведении и стиле одежды служила скорее средством для того, чтобы привлечь внимание к своим песням. Гораздо серьезнее относился к своей маске Номи. Все вокруг уже почти поверили, что он инопланетянин - но самое главное, что в это начал верить и сам певец.

Обставляя свои выходы на сцену максимально эффектно и таинственно. Появляясь на улице с охраной для того, чтобы никто не мог прикоснулся к нему и почувствовать, что он такой же человек, как и все, он полностью подчинялся правилам, соблюдать которые его обязывала созданная им же легенда...

Он любил классику, и его вкрапления оперных арий были данью этой любви, и страстью к некоторым оперным дивам...

«Я всегда мечтал увидеть Марию Каллас вживую. В Германии есть один обычай, который исполняют в канун Нового года. Нужно расплавить кусочек металла над свечой, а затем полить его холодной водой. Получается странное пятно. Идея заключается в том, что каждый сам судит для себя, что означает это пятно. У меня получилось, как будто два человека смотрят друг на друга, ну и, конечно, это были Мария и я. И вот, три месяца спустя, было объявлено, что Мария приезжает в Германию с концертом. Я безумно обрадовался. На концерте я вскочил на сцену и оказался перед ней очень близко. Я чуть в обморок не упал от всех тех чувств, которые переполняли меня в тот момент. Я посмотрел ей в глаза, и это было похоже на огонь, пылающий во мне… На следующий день я пошёл к преподавателю вокала и начал петь профессионально, и каждый раз, когда я пою арию Далилы, я исполняю её в честь Каллас».

В 1982 году у Клауса обнаружили СПИД, тогда почти неизвестную еще болезнь.

В конце года он посетил Европу с гастролями и снова выступил в нескольких программах немецкого телевидения. Покидая Германию, музыкант знал, что никогда больше не вернется сюда.
Вернувшись в Нью-Йорк в начале 1983 гда, Номи шокировал своих старых друзей своим внешним видом. «Он всегда был худым, - говорит Арии, - но я отчётливо помню, что Клаус идёт на вечеринку, похожий на скелет. Он жаловался на усталость и на грипп. Врачи недоумевали, что с ним было не так. Потом у него возникли трудности с дыханием, и он был доставлен в больницу».

Врачи обнаружили, что имунная система его рухнула, а также обнаружили редкую форму рака кожи, вырывавшуюся на его теле - саркома Капоши. Тогда ещё не знали, что это связано со СПИДом.

«Они заставляли надевать меня пластиковый мешок, когда я навещал его, - вспоминает Джо Арии, - я не дотрагивался до него. Через несколько недель ему стало немного лучше, и он был достаточно силён, чтобы ходить. Так он покинул больницу и отправился домой.

Клаус сидел у себя в квартире, смотрел видео и фотографии самого себя, говоря: «Взгляни на это, это то, что я сделал - теперь всё это ушло…».

Он перешёл на вегетарианскую диету. Также он начал принимать «Интерферон», но от этого ему стало только хуже. Герпес вскочил на всём его теле, а уголки его глаз стали фиолетовыми. Он смеялся над самим собой и шутил, указывая на своё тело, изуродованное болезнью. Он говорил мне: «Зови меня просто-точечное Номи».

Летом он вернулся в больницу, но врачи ничем не могли ему помочь. Он не мог питаться из-за язвы желудка.

Джо Арии: «Он был похож на чудовище. Мне было очень больно на него смотреть… Я так хотел, чтобы он поправился. Мне приснился сон, что Клаус окрепнул и вернулся на сцену, но он должен был всё время скрываться, как Призрак Оперы. Он засмеялся, ему понравилась эта идея. И, действительно, ему на некоторое время стало лучше. Я разговаривал с ним в ночь с пятого августа. Он сказал мне: «Джо, что я буду делать? Меня не хотят больше содержать в больнице. Они отключили все приборы. Я должен прекратить всё это, потому что это всё действительно бесполезно». Я собирался пойти к нему в субботу утром, но мне позвонили из больницы и сказали, что Клаус Номи умер во сне в ту ночь».

Он умер в 1983 году.

Взлет Клауса Номи был коротким, но очень ярким. Номи остается одной из самых странных и эксцентрических фигур в истории поп-музыки.

Как и многие гении, при жизни он так и не был оценён. Как и многие гении, после смерти он стал предметом поклонения среди творческих личностей с непростыми вкусами: считается, что клоун в "Синем бархате" Дэвида Линча срисован с Номи.

Его песни и барочные арии, которые он в свое время также исполнял, послужили материалом для музыкального спектакля одного из выдающихся австрийских композиторов современности Ольги Нойвирт "Посвящение Клаусу Номи".
А в 2004 году в Германии вышел фильм по биографии этого чудо-человека - "The Nomi Song".
Он заканчивается цитатой-диалогом из старого фантастического кино:

Он больше не вернется?

Сейчас люди еще не готовы к его приходу. Когда будут готовы - он вернется.

(наст. имя Клаус Шпербер; 1944 - 1983) - американский певец (контр-тенор), создавший уникальный образ, вместивший в себя и цирк (сильнейшая интуиция конца 19 - начала 20 вв.), и классическую оперу, и немецкое кабаре середины 20 века, и неформальный поиск американского искусства 1960-х годов. В значительной степени его выступления носили характер перформанса.
Я специально в этом посте постаралась собрать и его "живые" выступления (live), и его клипы, чтобы вы почувствовали, что это - не только талантливейший певец, обладающий уникальным голосом, но и замечательный актер.

Клаус родился 24 января 1944 в Имменштадт-им-Альгой, в баварских Альпах. Детство его прошло в Западной Германии (Западном Берлине). Еще будучи ребенком он участвовал в постановках оперных спектаклей в Берлинской Опере. Подростком он посещал Берлинскую музыкальную школу. Позже работал билетером в Берлинской Опере. Его первая вокальная работа на публике была "Бастиана" Моцарта в Берне (Швейцария).

Ария Далилы из оперы Сен-Санса "Самсон и Далила"

Клаус переехал в Нью-Йорк в 1972 или 1973 году. Сперва он работал поваром в пекарне Cordon Bleu и пекарем, работающим с Katy Kattleman (Katy K). Однажды Клаус участвовал в кулинарной программе на телевизионном кабельном канале Нью-Йорк Сити у Гленн О"Брайен. В 1976 он начал брать уроки вокала.

You Don"t Own Me

Р. Дж. Коллингвуд в своей главной работе по эстетике "Принципы искусства" (The Principles of Art, 1938) утверждает: "Массы кинозрителей и читателей журналов нельзя возвысить, предлагая им... аристократические развлечения прошлых веков. Обычно это называется "нести искусство в народ", однако это мышеловка: то, что несут народу, также оказывается развлечением, изящно сработанным Шекспиром или Пёрселлом для увеселения елизаветинской аудитории или аудитории эпохи Реставрации. Теперь же, невзирая на всю гениальность авторов, эти произведения гораздо менее развлекательны, чем мультфильмы о Микки Маусе и джазовые концерты, если только аудитория предварительно не прошла трудоемкую подготовку, позволяющую получать удовольствие от таких произведений" (цит. по: Гордон Грэм "Философия искусства", М., 2004. С. 19).

А вот Клаус Номи блестяще опровергает этот тезис Коллингвуда, превращая музыку Пёрселла (английского композитора 17 века) во вполне современное развлечение!

The cold song

Персонаж "Klaus Nomi" был придуман в 1978 танцором Эйдриеном. Название "Nomi" было анаграммой названия научного журнала OMNI. Nomi был предствлен в клубе Ирвина Плэзы Нью Йорк Сити во время четырех вечерних отделений Новой водевильной волны.

Nomi Song

Lightning Strikes

Клаус Номи создал удивительный синтез классической оперы, немецкого кабаре 1930-х, Америки 1960-х и синтезаторов 21 столетия, воплотив его в образе одновременно трогательного клоуна и футуристического робота-пришельца.

Simple Man
Его английское simple man звучит как "симпль ман" (на немецкий манер)), он до конца жизни так и не избавился от сильного немецкого акцента, а скорее всего, совершенно сознательно не захотел от него избавляться.

Мир узнал Клауса Номи 15 декабря 1979, когда он выступал с Дэвидом Боуи по телевидению NBC в "Жизни субботней ночи".
При жизни Номи вышло лишь два альбома: "Klaus Nomi" и "Simple man".

Ding Dong... The Witch Is Dead!

Вспоминает участник группы Кристиан Хоффман: "Клаус был одновременно волшебным нарисованным роботом и маской театра Кабуки. Его стиль - средневековая интерпретация 21 столетия сквозь призму Берлина 1929 года. Он был голосом в диапазоне от оперного сопрано до прусского генерала. Прежде всего, он был провидцем. Он сказал, что будущее зависит от потребностей самого художника: он сам решает, как ему жить, и проживает это каждую минуту. Клаус, человек будущего, своей жизнью как бы приглашал: "Вы видите меня. И вы тоже можете сделать это." Его видение было наивным, странным, почти глупым, но подлинным в своей чистоте и невинности. Даже в его самом смешном ("Lightnin strikes") или трепетно-возвышенном ("Плач Дидоны" Пёрселла), было присутствие апокалипсиса. Для Клауса апокалипсис был метафорой очищения. Подобно чудаку-оптимисту, окруженному циничными отчужденными людьми, он все-таки смел верить в лучший мир."

Плач Дидоны из оперы Г. Пёрселла "Дидона и Эней"
Перед смертью Дидона исполняет свою последнюю арию «When I am laid in Earth», также известную как "Плач Дидоны". Умирая, Дидона просит амуров разбросать на ее могиле лепестки роз, мягких и нежных, как ее сердце.

Can"t Help Falling in Love
Почувствуйте диапазон!..

Номи говорит: "Я подхожу ко всему абсолютно отстранённо. Это - единственный способ, который позволяет мне нарушать правила. Ведь мое прошлое - это немецкая классическая опера... Для меня было бы отвратительно спеть оперную арию для сопрано фальцетом в Германии. Это было правило, которое я нарушал. ...Мне помогает действительность, которая трещит по всем швам, которая, на первый взгляд, не имеет никаких правил вообще, а на самом деле столь же консервативна, как классическая музыка. ...Иногда я пою очень честно, действительно веря словам... Но оперную арию я всегда пытаюсь выразить как перевоплощение, насколько это возможно. Обычно я действительно выхожу за рамки песни и придаю ей разные смыслы. ... Я использую знакомый мне опыт и помещаю его в иную среду."

After the Fall
Оптимистичная песня...))

"Я всегда любил рок-н-ролл, правда. Для меня, когда мне было двенадцать лет, самое большое имя в рок-н-ролле был Элвис Пресли. Я купил его "King Kreol". Я скрывал это, но моя мать нашла его. Она пошла в магазин звукозаписей, где я купил его и обменяла на оперные арии в исполнении Марии Каллас. Я в общем не возражал. Каждый раз, покупая обозреватель рок-н-ролла, я покупал и обозреватель классической музыки. Мне нравилось и то, и другое...".

Total Eclipse

К началу 1983 года обнаружилось, что Клаус серьезно болен. Друзья собирали деньги на его лечение. Но по некоторым сообщениям 6 августа, а по другим сообщениям 8 августа 1983 года Клаус Номи умер от СПИДа. Ему было 39 лет.

Настоящее имя Клауса Номи - Клаус Шпербер (Klaus Sperber), он родился в Баварии в 1944 году. Довольно рано обнаружился его вокальный талант, однако Клаус сначала выучился на повара-кондитера. В 60-х годах он работал статистом в театре в Эссене, потом перебрался в Берлин, где получил вокальное образование. Одновременно работал в оперном театре билетером. Но после окончания спектаклей Клаус порой поднимался на сцену и пел для своих коллег. Выступал он с классическими ариями и в ночном клубе Kleist Casino, который посещали в основном гомосексуалисты. Несмотря на все его усилия, никакой театр не брал его в труппу.

В 1972 года, потеряв надежду пробиться в Германии, Шпербер переселился в Нью-Йорк, где соглашался на любую работу (чаще всего он работал кондитером). Клаус вращался в либеральной гомосексуальной тусовке. Он снова стал брать уроки пения и научился петь очень высоким голосом, по тембру похожим на женский, на сопрано. Но и в качестве контртенора не смог найти работу. Его псевдоним Nomi переделан из латинского слова omni - "каждый", или "все". Так назывался научно-популярный журнальчик, ну, и вообще, слово было хорошее.

Сенсация

Богема обратила на него внимание после выступления Клауса в 1978 году в рамках эстрадного шоу, которое шло всего четыре дня. Одетый в тесно облегающий костюм пришельца из космоса, он пел арию "Мое сердце открывается звукам твоего голоса" из оперы Сен-Санса "Самсон и Далила". Ария заканчивалась хаотическими вспышками стробоскопических огней, взрывами бутафорского дыма и громкими электронными саунд-эффектами. Инопланетянин исчезал в белых клубах дыма, и когда дым рассеивался, на сцене никого уже не было. Это выступление стало настоящей сенсацией, певцу посыпались приглашения выступить в многочисленных клубах Нью-Йорка. Там в конце 70-х годов музыкальный вкус развернулся в сторону панка и New Wave, началась эпоха холодных и жестких звуков синтезатора.

Альбом "Klaus Nomi"

В 1979 году Клауса взял с собой на телевидение Дэвид Боуи, он позаимствовал костюм и макияж Номи. После этого Клауса начали приглашать на телевидение уже одного - но в качестве, так сказать, поющего кондитера. Он демонстрировал свои знаменитые торты и печенья, пел арии, диско-хиты, старые рок-н-роллы. Потом появились его собственные песни. Выглядел он при этом настолько необычно, что публика входила в раж еще до того, как Клаус открывал рот и начинал петь.

Клаус Номи был похож на манекена или марионетку: лицо выкрашено белой краской, губы и брови - черной. Макияж напоминал о японском театре Кабуки, а костюм - о кубистическом театре 1920-х годов: вместо пиджака - огромный черный треугольник с широченными плечами, на белой груди - галстук-бабочка, тоже непропорционально большого размера. Превращение поп-музыканта в персонажа "не от мира сего" уже демонстрировалось некоторыми звездами, создавшими себе новую идентичность, очевидные примеры - Девид Боуи и Питер Гейбриэл, а в Германии - Kraftwerk.

Пластинка "Simple man"

В эпоху панка и New Wave многие принялись наряжать себя и придумывать себе искусственную идентичность, но убедительных и оригинальных примеров таких трансформаций было создано крайне мало. Клаус Номи выглядел, как пластмассовая кукла, музыкальное сопровождение было тоже вполне мертвым и синтетическим, однако его голос звучал эмоционально и проникновенно. Это был контраст, позже ставший одним из основных для стилистики New Wave: душа, живущая в холодной машине, оригинальность и эксцентричность под пластиковой маской. Очень похоже на то, что эта маска и весь облик служили Клаусу Номи защитой, он был болезненно застенчив и в высшей степени чувствителен.

В одном из интервью он так сформулировал свое мировоззрение: "Я стараюсь выглядеть настолько инопланетно, насколько это вообще возможно. Я хочу этим подчеркнуть одну вещь: я подхожу ко всему как абсолютный аутсайдер. Только так я могу нарушить все правила. Вы же помните, что за мной стоит очень странная история - немецкая классическая опера?.. Мне помогло то обстоятельство, что поп и рок, о которых принято думать, что у них нет никаких правил, на самом деле столь же консервативны, как и классическая музыка. Поэтому то, что я делаю, вызывает двойной шок. Отличие в том, что панк-аудитория восхищается, когда я ее шокирую".

Обложка DVD "Nomi Song""

Первый собственный сингл Клауса Номи вышел в 1980 году, вскоре состоялось и его первое выступление на немецком телевидении. Музыкант при жизни записал всего две студийные грампластинки. В 1982 году у Клауса обнаружили СПИД, тогда почти неизвестную еще болезнь. В конце года он посетил Европу с гастролями и снова выступил в нескольких программах немецкого телевидения. Покидая Германию, музыкант знал, что никогда больше не вернется сюда. Он умер в 1983 году. В Нью-Йорке и Париже он был уже звездой, но в Германии широкой публике еще мало известен. Слава пришла к нему позже.

Взлет Клауса Номи был коротким, но очень ярким. Номи остается одной из самых странных и эксцентрических фигур в истории поп-музыки.

Клаус Номи (Klaus Nomi ), настоящее имя Клаус Шпербер (нем. Klaus Sperber ), 24 января , Имменштадт-им-Альгой , Третий Рейх - 6 августа , Нью-Йорк , США) - американский певец немецкого происхождения, одна из первых жертв СПИДа .

Опера и популярная музыка

Стремление соединить классический оперный репертуар с популярными ритмами 1950-х (а позднее - и 1960-1970-х) годов было заложено у Клауса Номи с детства. В его интервью зафиксированы такие значимые эпизоды:

Творческое кредо

Клаус Номи специально подчеркивал своё сходство с куклой или марионеткой . Чтобы усилить иномирность своего образа, он накладывал толстый слой актёрского грима: его абсолютно белое лицо контрастировало с тёмными губами и бровями. Созданная им артистическая маска являлась прямой отсылкой к восточной культуре, в частности к японскому театру Кабуки . Костюм, напротив, был сделан в сугубо европейском футуристическом стиле, восходящем к кубистическому театру 1920-х годов. Однако привычный для начала ХХ века наряд был значительно трансформирован и подан в гротескном ключе. Все детали костюма были непропорционально большого размера и скорее напоминали об одежде, нежели выполняли её назначение. Например, вместо пиджака Клаус Номи использовал огромный чёрный треугольник с непомерно широкими плечами, а плоский галстук-бабочка подчёркивал жёсткость его образа. Клаус Номи не был первым, кто экспериментировал с образом певца «не от мира сего». До него подобные перевоплощения являли зрителям британцы Девид Боуи и Питер Гейбриэл , а также немецкий музыкальный коллектив Kraftwerk .

В одном из интервью Клаус Номи так сформулировал своё артистическое кредо:

Дискография

Альбомы

• 1981 - Klaus Nomi
• 1982 - Simple Man
• 1983 - Encore!
• 2007 - Za Bakdaz (Издан как «Незаконченная Опера Клауса Номи»)

Синглы

• You Don"t Own Me / Falling in Love Again (1981)
• Nomi Song / Cold Song (1982)
• Lightning Strikes / Falling in Love Again (1982)
• Simple Man / Death (1982)
• Ding Dong / ICUROK (1982)
• ICUROK / Ding Dong
• Za Bak Daz / Silent Night (1998)

В медиакультуре

• Клаус появлялся в последней серии второго сезона сериала Братья Вентура вместе с Игги Попом . Они являлись главными подручными Фантома Без Конечностей. Главное оружие Номи - его высокий голос, которым он сам в заключении был убит Соверином, главой Гильдии Злых Намерений.
• В фильме Франсуа Озона «Новая подружка » (2014) сцену любви главных героев сопровождает ария Далилы «Mon coeur s’ouvre a ta voix» («Мое сердце открывается звуками твоего голоса») из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила ». Одной из самых лучших трактовок этой арии признано исполнение Марии Каллас . Но Озон использует вариант арии, записанный Клаусом Номи в 1981 году. Этот режиссёрский прием работает на раскрытие идеи фильма, главный герой которого - Давид - находится в поисках своей сексуальной идентичности и приходит на свидание с любимой в женском образе. Экспрессивная манера пения Клауса Номи (мужчины с женским голосом) придаёт сцене c двумя «женщинами» особый драматизм.

Память

Напишите отзыв о статье "Номи, Клаус"

Ссылки

Примечания

Отрывок, характеризующий Номи, Клаус

Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата.Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m"ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j"avoue que votre victoire n"est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.